Компьютерра PDA 17.07.2010-23.07.2010
Шрифт:
– Ну, так не тяни, говори, чем тебе образование не угодило!
– Мне?
– удивился я.
– А разве оно стремилось угождать или не угождать такой букашечке, как я? Схватило, рассортировало (и плохо, нужно сказать, рассортировало), закатало в банку и выбросило на рынок пустых прилавков. При прилавках полных, глядишь, и пропал бы товар, бомбаж ли, замутнение содержимого, а так - ничего, слопали за милую душу. Креветкой обозвали, креветкой по имени криль.
– Да, раньше с работой после института попроще было. А сейчас сын только на втором курсе, а уже ночей не спишь, куда пристроить, думаешь. В нашу богадельню - смысла нет, а куда повыше - денег.
– А сын что?
– А сын "Атлас мира" перед сном читает.
Мы допили пиво - первые кружки. И кружечки ноль тридцать
Вышли на балкон.
– Вот ты говоришь, пять твоих дедов закончили вуз, - начал я, смирившись.
– Деда три, и две бабки, - охотно ответил отоларинголог.
– Из пролетариев?
– Из беднейших!
– А много ль с ними на курсе училось детей докторов, профессоров, интеллигенции - не советской, а натуральной? В конце концов, просто образованных людей?
– Ну, теперь не спросишь, но, помнится, дед говорил, все свои были, рабочие. Если кто и проберётся из классово чуждых, то мало.
– Совсем мало, - подтвердил коллега-дерматовенеролог.
– Мой дед должен был во всех анкетах писать, что из бедняков, три года на заводе слесарил, чтобы выработать неподдельные мозоли и привычку в совершенстве разговаривать матом. И то косились...
– Положим, запрет на обучение по сословному признаку позднее отменили, но дело-то уже было сделано. Вместо науки появилась советская наука.
– Тебе не нравится советская наука?
– Бог с тобой, при чём тут я? Она сама себе не нравится. Вот зайди завтра в библиотеку нашей альма-матер и найди хорошие групповые снимки профессорско-преподавательского состава, скажем, тысяча девятьсот тринадцатого года и тысяча девятьсот семьдесят третьего. Скопируй как можно лучше, а потом в рамочки вставь и повесь рядышком. Будет дорого - скажи, войду в долю. Давай даже так - делай все в двух экземплярах, себе и мне. А профессоров две тысячи тринадцатого года добавим позднее.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Ничего. Просто повесим два "Государственных Совета", зрячий да увидит.
И мы вернулись в комнату - на балконе было крепко за сорок.
Александр Ерохин (CERN) о Большом адронном коллайдере
Автор: Алла Аршинова
Опубликовано 22 июля 2010 года
Большой адронный коллайдер (Large Hadron Collider, LHC) - самый масштабный проект в истории науки. После длительных подготовительных работ, запуска, поломки и восстановления коллайдер, наконец, работает, и весь мир с любопытством следит за новостями из Европейского Центра ядерных исследований (CERN). Задачи, стоящие перед коллаборацией ученых CERN, условно можно разделить на "технические" и "физические". Первые предназначены для того, чтобы обеспечивать функционирование и безопасность установки, вторые - чтобы работать непосредственно в области физики высоких энергий. Сегодня мы говорим с человеком, который имеет прямое отношение к решению задач первого типа, специалистом, который обеспечивает систему защиты магнитов LHC, сотрудником Института ядерной физики СО РАН им. Г. И. Будкера и CERN Александром Ерохиным.
Александр Ерохин
– Александр Иванович, чем вы занимаетесь в CERN?
– Моя работа вот уже тринадцать лет связана с CERN. Функционально и административно весь проект разделен на две части, за создание и обеспечение работы которых отвечают абсолютно разные департаменты CERN. Первая часть – это сам Большой адронный коллайдер, кольцо в 27 километров, вторая - детекторы, расположенные в точках столкновений пучков. Physics Department занимается анализом результатов столкновений, то есть это – чистая физика. Если брать историю, до сегодняшнего дня была эра строителей LHC, а с сегодняшнего дня и дальше идет эра сотрудников детекторов (ATLAS, CMS, ALICE и LHCb). LHC и детекторы строили независимо друг от друга. На LHC работают "ускорительщики", их задача - обеспечить инструмент для физиков, которые работают
Все 27 километров кольца состоят из сверхпроводящих магнитов, есть только один небольшой прямолинейный участок без магнитов, где частицы ускоряются. Одни магниты нужны для того, чтобы задавать траекторию движения пучка по окружности, другие - чтобы фокусировать пучок, делать его "тонким". Наш институт поставлял в CERN обычные, так называемые "теплые" магниты, не сверхпроводящие, но и много деталей для сверхпроводящих. Иначе говоря, было очень много железа, сделанного в нашем институте для CERN.
В начале двухтысячных мы начали поставлять оборудование в Женеву и возить туда наших монтажников. А в 2006 году, поскольку испытания сводились к испытаниям магнитной системы, где одной из самых важных задач была именно защита магнитов, они позвали меня туда на несколько лет на процедуру запуска (commissioning). Commissioning - это устоявшийся термин для больших установок - процедура запуска, которая длится несколько лет. Запуск - это не просто нажать кнопку, а полный процесс отладки всей работы установки step by step, чтобы запустить ускоритель. Я пробыл там на позиции "team leader" по системам защиты магнитов до осени 2008 года, уехав за неделю до аварии.
Так получилось, что из нескольких человек из России, которых CERN приглашал участвовать в commissioning, смог приехать только я. В итоге в команде из примерно ста человек оказался всего один русский. Хотя, надо сказать, что в строительстве коллайдера и детекторов участвовали сотни россиян. Да и сейчас в CERN находятся несколько сотен физиков из России (детекторщиков, программистов и т.д.)
Сontrol center - пультовая коллайдера. Стол в центре – рабочее место team leaders (3 человека, ответственные за свои бригады: по магнитам, по системам питания и по системам защиты магнитов) во время commissioning. По большому кругу за мониторами – операторы.
– Почему так много российских сотрудников занимается подобной работой? Каков вклад ИЯФ СО РАН в работах в CERN?
– Во-первых, большинство западных институтов ничего не производят, они имеют штат либо физиков, либо эксплуатационщиков, но у них нет штата разработчиков и производственных мощностей. А ИЯФ в свое время, обзаведясь экспериментальным производством, заводом, где станочников в лучшие времена было порядка тысячи человек, производил для себя все сам. На заре физики высоких энергий, являясь одним из пионеров в этой науке, именно ИЯФ предложил сталкивать между собой пучки в циклических машинах. Это была идея Г.И. Будкера, и впервые её реализовали в 1963 году. Через несколько месяцев подобная маленькая машина, периметр которой составлял несколько метров, независимо была создана в Стэнфорде, в Штатах. Все основные принципы были заложены Г. И. Будкером, А. Н. Скринским, В. В. Пархомчуком, нашими физиками. Сейчас ими пользуется весь мир, в том числе и системами фокусировки и охлаждения протонных и ионных пучков. На сегодняшний день к институту прислушиваются в ускорительном сообществе. Он поставляет свои разработки во многие научные центры. К примеру, для LHC Россия поставила в CERN оборудования примерно на 150 миллионов швейцарских франков, из них на 130 миллионов поставил ИЯФ, то есть примерно 80% от всего российского вклада в LHC. А что касается детекторов, здесь уже поставлял оборудование и ИЯФ, и Дубна, и Курчатовский институт (у них нет своих детекторов, но они туда отправляли физиков), и Протвино, и Гатчина. Сюда же и Белоруссия что-то вложила, и Украина понемножку. Нельзя сказать о большем вкладе ИЯФ в части детекторов, но с точки зрения вклада в LHC - почти 5% его построено Россией, из которых бóльшая часть - ИЯФ'ом. Это довольно заметный вклад.