Компьютерра PDA 29.05.2010-04.06.2010
Шрифт:
Единственная, кто повёл себя адекватно на Евровидении 2010, так это замечательная румынка Паула Селинг, которой любуюсь уже третий год к ряду. Вокальные данные на уровне оперной певицы, классическая культура пения, стиль, вкус ... все это Паула удачно оставила на кадром, выступив с совершенно безликой и никакой песней, лишь самую малость, самую чуточку приоткрыв завесу над своими потенциальными возможностями (ближе к концу песни). Потому европейские люди и оценили румын по заслугам - дали третье место за то, что не высовывалась со своим музыкальным академизмом и претензиями на глубокомыслие. Остальные восточники - ишь чего задумали! Учить нас уму разуму, оборванцы эдакие!
Резюме: немецкая Лена - это триумф здравомыслия, приземлённости, честности инстинктов
Евровидение - это НАРОДНЫЙ ПРАЗДНИК. В лучших европейских традициях - глупость, пошлость, примитивность, убогость, радость, безоблачность и бездумность. Commedia dell’arte называется, если кто забыл. И практикуется 8 веков к ряду (если не более). И не нужно лезть туда с неуместными претензиями. Хорошо поешь, говоришь? Четыре октавы? Так какого хрена ты СЮДА-ТО пришла?! Поступай в консерваторию, а если уже отучилась, то - пробивайся в La Scala, ещё куда. Евровидение здесь каким боком? А? Что? Денег захотелось, славы? Ну тогда и пой соответственно! Пой так, как может петь народ, потому что только такое пение народ и в состоянии оценить. Пение Лены Мейер-Ландрут, а не Марии Каллас!
А Ленка - классная девчонка! Один макияж чего стоит! А эти коленки! Сложила пополам, притянула друг к дружке и затряслась всем своим неумелым тельцем, аж голосёнка задребезжала! "Хочу быть твоим сателлитом!". Вот так надо, а не помаду выискивать за воротником!
Василий Щепетнев: Жизнь и смерть деревянных солдат – II
Автор: Василий Щепетнев
Опубликовано 31 мая 2010 года
Разделение литераторов на конкурирующие отряды, естественное в первые революционные годы, к концу двадцатых стало представляться анахронизмом. Не тем они занимаются, совсем не тем. Все здоровые силы нужно собрать в кулак, все нездоровые силы нужно кулаком разбить. Дело это серьёзное и партизанщины не терпит. Ни РАПП, ни ЛЕФ не должны проявлять излишнюю самостоятельность, действовать следует только и исключительно по команде партии. А если все писательские организации будут претворять в жизнь партийные указания, зачем нужны – все? Достаточно и одной. Одной и управлять проще, и подчиняться.
И потому в тысяча девятьсот тридцать втором году литературно-партизанские отряды распустили. И не только литературные. Скульпторов, живописцев и прочих людей искусства привели к единому знаменателю. Вместо гидры самостийных отрядов создавались одноглавые союзы. Для литераторов таким стал Союз Писателей СССР, с первых дней существования объединивший под единым командованием "всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве".
Другие писатели, платформу Советской власти не поддерживающие и от участия социалистического строительства уклоняющиеся, могли либо поменять взгляды, либо поменять профессию: заняться рубкой леса, сооружением каналов и прочими общественно-полезными деяниями – разумеется, тоже под руководством специально на то созданных органов. Все предпочли остаться в профессии, хотя не всем это удалось. Во всяком случае, к тридцать четвертому году, когда состоялся Первый Всесоюзный съезд советских писателей, членов СП оказалось две с половиной тысячи – когда в одном только РАППе их было за четыре тысячи. На съезде писателей наградили званием "инженеров человеческих
Задание партии было встречено с деревянным восторгом. Иначе и быть не могло. Все решения съезда принимались единогласно и на ура, всякое "против" было немыслимо. Хотя в душе каждый, вероятно, считал себя способным на большее, нежели воспитание трудящихся в духе соцреализма. С другой стороны, писать по указке даже лучше: при случае можно урок и перевыполнить. То, о чем просил Маяковский в двадцать пятом году, даровали. Кстати, стихотворение "Домой!", где ровняли штык и перо, есть образец черной утопии, только вчитайтесь: "Я хочу, чтоб в конце работы завком запирал мои губы замком".
И – сбылось.
Но гладко было в резолюциях. Подвох разглядеть удавалось не всем. А он был, подвох. Наивно было считать, что если идти точно по линии партии, то все будет хорошо – с идущим. Так-то оно, может быть, и так, но беда в том, что линия партии не есть нечто постоянное, она порой изгибается совершенно непредсказуемо. Сам процесс от замысла до полки книжного магазина занимает время, и время немалое. По этой причине писатель становится заложником календаря. Дело не только в персоналиях (хотя и в них тоже), а в нюансах. Запаздывающий флюгер – что может быть нелепее? И потому многие искренне преданные и совершенно лояльные писатели попадали впросак, даже такой, как Демьян Бедный, РАППовский идеал (РАПП призывал всех поэтов "одемьяниться"). Не угадал. Писал, как прежде, а линия повернула. Вот и вышла промашка. Ничего страшного не случилось, ну, из кремлевской квартиры выселили, ну, из партии исключили... Зато остался жив, на свободе и с писательским билетом.
Люди умные и тут нашли выход: писать под непосредственным контролем ("Я хочу, чтоб над мыслью времен комиссар с приказанием нависал"), а лучше всего не писать вовсе. Чем жить? А делами Союза Писателей и жить. Ходить на собрания, слушать, постановлять, голосовать, работать в комиссиях и подкомиссиях, стать литературным чиновником, из рядового солдата пробиться в капралы, а там, глядишь... Но все же риск существовал. Но где его не было, риска? И потому заветный билет члена Союза Писателей для многих был и мечтой, и путеводной звездой. И дело тут, конечно, не в возможности ходить в ресторан при Доме Писателей или получить хорошую квартиру (хотя...) Просто вне СП существовать писателю было невозможно. Издать книгу аутсайдер не мог, и позднее возник парадокс: без книг в СП не принимали, а без членства в СП книг не издавали. Тем не менее, нет правил без исключений, и за счёт исключении СП рос, рос и вырос в колосса на ногах вполне прочных.
Сталин, думаю, ощущал себя просвещенным владыкой. Присуждение Сталинских премий было делом важным и ответственным. Генсек читал многие номинированные произведения, и читал внимательно – во всяком случае, в сороковые годы. Принято считать, что Сталин отдавал приоритет произведением злободневным, сиюминутным. Отчасти так и было. Но премию получил и Алексей Толстой за "Петра Первого", и Шолохов за "Тихий Дон", и Каверин за "Двух капитанов", и Маршак за "Двенадцать месяцев" – это только мое любимое, а вообще в списке много достойных книг. Под доспехом деревянного солдата у многих – да у всех – билось настоящее сердце. У кого доброе и щедрое, у кого злое и завистливое, но – живое.