Комсомолец
Шрифт:
– С детства их боюсь, – сказал я.
– Это ты зря.
Пашка указал на гитару.
– Что, и играть умеешь? – спросил Могильный.
– Баловался когда-то.
Я примерился, желая вернуть инструмент на кровать его владельца.
Но Пашка помешал мне расстаться с гитарой.
– Нет уж, – заявил он. – Сыграй что-нибудь.
– Да я…
Могильный положил мне на плечо руку – не позволил встать с кровати.
– Спокойно, Саша. У меня сестра училась играть на скрипке. Пять лет! Поверь мне: я многое слышал и пережил, терпеливо отношусь к юным талантам. А больше тебя никто
Я погладил струны кончиками пальцев.
– Ну…
Попытался припомнить: исполнял ли когда-нибудь песни Владимира Высоцкого. Не припомнил ни одну мелодию. В девяностые мы предпочитали иной репертуар.
«А Комсомолец?»
Мысли о Комсомольце помогли мне выбрать музыкальную композицию.
Проиграл вступление.
– Давай, Саня, – подбодрил меня Пашка. – Я тебе подпою.
– Ты эту песню не знаешь. Она не на стихи Высоцкого.
– Играй. Начало хорошее.
Решил: спою.
Не потому что поддался на уговоры Пашки.
Хотел проверить: смогу ли.
От Александра Усика мне достались гибкие и ловкие пальцы музыканта. А еще множество шрамов на теле. И необычный имидж, в поддержку которого я и решил спеть. Ни на секунду не усомнился, какая песня для моего исполнения была бы более уместной.
Она наверняка бы понравилась Саше Усику.
– Я начал жизнь в трущобах городских. И добрых слов я не слыхал…
Слова лились легко.
Голосом Комсомольца природа не обделила. Да и сам он, похоже, занимался пением. В своем настоящем теле я ТАК исполнить эту песню не смог бы – без сомнения.
Шептать и прятаться я не собирался.
Сам удивился мощи своего голоса.
И тому, как уверенно и ловко пальцы порхали над струнами.
Песня из кинофильма «Генералы песчаных карьеров» – вот что ассоциировалось у меня с образом Александра Усика. Пожалуй, это единственная композиция, которую я заучил после института, уже в двухтысячных, под впечатлением от сериала «Бригада». Пел ее тогда на корпоративных вечеринках для своих тогдашних начальников. Уже потом узнал, что песня старая, написана еще в начале семидесятых годов совсем для другого фильма. И исполнялась она уже тогда неизвестным мне коллективом.
– …За что вы бросили меня, за что?..
Пашка стоял передо мной с кофтой в руках. Приоткрыв рот. Собирался о чем-то спросить?
Пальцы в присмотре не нуждались.
Я закрыл глаза. Сосредоточился на звучании собственного голоса. Сам прибалдел от своих новых способностей. И получал удовольствие от пения. Мелькнула запоздалая мысль: раз песню исполняли в семидесятых, то и в шестьдесят девятом ее не посчитают за антисоветскую. Несмотря на все эти «небоскребы» и упоминание «богов». И это замечательно. Потому что мне даже во сне не хотелось бы вылететь из комсомола и института – антисоветчина в моих представлениях была похуже аморалки.
Услышал за спиной чей-то вздох. Не обернулся. И не открыл глаза.
– …Мать иногда являлась мне…
«Кто-то всхлипнул?»
Звук повторился, но прозвучал уже чуть ближе.
«Похоже, к Пашке присоединились и другие слушатели».
Устраивать концерт я не планировал. Чувствовал, выступление пора сворачивать. Но прерывать
Тот продолжал изображать сталагмит. Краешки его губ вздрагивали, как у обиженного маленького мальчика. В глазах парня я заметил блеск влаги.
– Вот… как-то так, – нарушил я тишину.
Вновь услышал всхлипывания.
Обернулся.
Увидел усатого доцента, Славку Аверина, Фролович, Боброву, Пимочкину. И остальных парней и девчонок из своей институтской группы. Но не всех: не заметил Альбину Нежину. Специально пробежался взглядом по лицам стоявших в комнате студентов. Королеву не нашел. Света Пимочкина всхлипнула, размазала по лицу тушь. Утирали слезы почти все смотревшие на меня девчонки, даже Надя Боброва. На мокром месте были и глаза некоторых парней.
Аверин неуверенно улыбнулся и первым зааплодировал.
– Э-э-э… ну ты выдал, Санек! – сказал он.
К его аплодисментам присоединились другие. Девчонки зашушукались. Кто-то из парней свистнул, словно находился в зрительном зале театра перед опущенным по окончании представления занавесом. Студенты пришли в движение. Многие поспешили ко мне. Хлопали меня по плечу, выражали восхищение моим пением; спрашивали, что за песню я исполнил. Я изображал смущение, отвечал уклончиво. Понял, что с этой минуты для одногруппников я стал студентом Сашкой Усиком. Перестал быть «Эй».
Глава 4
Утром я проснулся одним из первых. За окном тогда не заметил и намека на рассвет. Стрелки наручных часов показывали без четверти пять. Раньше меня слез с кровати только дежурный по дому (в пять должны были привезти продукты для завтрака). Его будильник и нарушил мой сон. Не только мой (не будильник, а настоящая пожарная сигнализация!) – заворочались многие. Но вскоре студенты уснули, а вот моя сонливость испарилась. Потому что я понял: происходящее со мной вряд ли являлось сном.
Комсомолец, Светлана Пимочкина, Советский Союз, первый курс, колхоз – все это вполне могло мне присниться. Но видеть сны во сне – это показалось слишком странным. А ведь мне только что приснилась Альбина Нежина. Королева не только улыбалась. Сцены с ее участием годились для фильма возрастной категории восемнадцать плюс. Гормоны юного Александра Усика в компании с фантазией избалованного женским вниманием старого извращенца меня соорудили ряд незабываемых сцен.
Странно только, что увидел во сне я именно Нежину, а не одну из своих многочисленный прошлых подружек. Раньше меня малолетки не привлекали. Что изменилось? Может, все дело в новом теле? Или же… в отношениях с женщинами из прошлого никакого простора для фантазий попросту не осталось: в свое время те фантазии успешно воплотились мной в жизнь. Ну а Королева, пожалуй, единственная из моих одногруппниц, которую я не воспринимал как ребенка: чувствовал в ней… женщину.