Кому улыбается океан
Шрифт:
Мы видим, как с «Ореанды» спускают дорку, в нее один за другим соскакивают люди, и дорка, подпрыгивая на волнах, идет к нам. Мы уже различаем лица наших гостей, разодетых в пух и прах: белоснежные нейлоновые рубашки, отутюженные шорты и шикарные рыбацкие босоножки на резиновом ходу. И — непременный атрибут — аристократические белые перчатки на могучих загоревших руках.
Дорка под приветственные клики делает круги почета вокруг «Канопуса», и на борт поднимаются капитан Николай Боголюбов, первый помощник Иван Голубь, доктор Клавдия Ивановна и десяток матросов с «Ореанды». Наверное, за эти несколько минут от нас в испуге разбежалась вся рыба: шум, смех, объятья, поцелуи заглушили
Если я напишу, что дорогих гостей усадили в президиум общего собрания и стали делиться с ними опытом производственной работы, вы мне все равно не поверите. Их немедленно, тут же, на корме расхватали по рукам и развели по каютам: спасибо государству и Арвеладзе, которые обеспечили «Канопус» хорошим запасом доброго сухого вина. К черту ханжей! В этот день можно выпить с друзьями, закусить лучшей в мире закуской — свежей креветкой — и досыта наговориться по душам.
Что такое бутылка водки и несколько бутылок «Алиготе» для восьми здоровых, опаленных тропическим солнцем рыбаков, собравшихся в каюте капитана? «Ничего, на земле добавим», — утешают друг друга товарищи. К тому же встреча опьяняет не хуже вина. Потекли воспоминания, рыбаки делятся друг с другом радостями и неудачами, идет приятный, интимно-профессиональный разговор.
Капитан «Ореанды» и его первый помощник мне понравились сразу. Николаю Боголюбову двадцать девять лет. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, с очень ясными глазами и обаятельной улыбкой, этот человек как-то быстро располагает к себе. Боголюбов совсем недавно стал капитаном; держится он хотя и просто, но уверенно, осанисто. Чувствуется, что с таким начальством легко и приятно работать.
Иван Тихонович Голубь — самый пожилой человек из всех, кого я до сих пор видел на море. Он просто глубокий старик: ему сорок два года. По внешнему виду не больше тридцати пяти, но по паспорту все-таки сорок два. Необычайно быстрый, живой, настоящая ртуть, он сразу заполнил каюту шутками, обрушил каскад насмешек на своего невозмутимого друга Александра Евгеньевича и со смехом принимал ответные выпады. У Ивана Тихоновича было одно слабое место, по которому Евгеньич не преминул нанести свой главный удар: оказывается, первый помощник «Ореанды» сбежал в море, как мальчишка.
Эта история доставила всем большое удовольствие. Бывший военный моряк Иван Тихонович Голубь несколько лет назад по воле обстоятельств демобилизовался. Едва успел капитан третьего ранга снять черный с золотом китель, как его усадили за стол начальника Севастопольского отдела распределения жилой площади. И на бедного Ивана Тихоновича обрушились такие житейские бури, по сравнению с которыми морские штормы выглядели ласковым бризом. В его руках разрывался телефон, хорошо тренированное тело раскисало на заседаниях, голова пухла от заявлений, ходатайств друзей, расследований и даже анонимок — короче, Голубь понял, что «рожденный плавать заседать не может». Он сбежал на «Ореанду» и, очутившись в родной стихии, начал постепенно забывать кошмарный сон — работу распределителя севастопольских квартир. Сейчас, в окружении друзей, Иван Тихонович добродушно посмеивается над своим ужасным прошлым — вокруг, куда ни взглянь, море, и только море. Хорошо жить моряку на море!
Дверь с треском распахнулась, в каюту ворвался гигантского роста, повыше нашего Зинченко, парень и с воплем «Аркаша, здоров!» бросился Шестакову на шею. Точнее, поднял Аркадия Николаевича и с хрустом прижал его к своей широкой, как обеденный
— Понимаешь, Аркаша, — загремел гигант, — завертелся в сутолоке и не успел тебя как следует потискать! Привет, братишка!
И новые объятья с хрустом, из которых наш крепыш капитан вышел изрядно помятым.
Так встретились старые друзья: бывший матрос, а ныне рефмашинист «Ореанды» Борис, и бывший матрос, а ныне капитан-директор «Канопуса» Шестаков.
— А ну-ка садись, — строго приказал Борису Иван Тихонович. — Выпей полчарки и не забывай, что перед тобой сидит не Аркаша, а капитан Аркадий Николаевич. Понял?
— Так точно, понял, — виновато пробормотал Борис. — Ну, твое здоровье, Аркаша!
— Как ты сказал? — набросился на него Иван Тихонович. — Немедленно исправиться!
— Ну, Аркадий Николаевич, — проворчал гигант и потише, но вполне явственно добавил: — Все равно Аркаша…
Минут десять все наперебой доказывали потрясенному Борису, что к капитану при всех нельзя обращаться так фамильярно, и он наконец понял. Он поклялся, что отныне будет называть своего друга только по имени-отчеству, и минуту спустя так рявкнул: «Аркаша, дорогой!», что из иллюминатора чуть не вылетели стекла. После этого на Бориса махнули рукой — неисправимый человек, ничего не поделаешь.
А прошло еще с полчаса, и капитану Шестакову снова напомнили, как звучит его имя в устах друзей. Коля Цирлин принес радиограмму от капитана «Балаклавы», и Аркадий Николаевич, ухмыляясь, прочитал вслух: «Дорогой Аркаша, завтра буду в твоем районе. Подготовь карту глубин хода рыбы чтобы сразу включиться промысел. Дед Калайда». Борис торжествовал.
— Да пойми же ты, мальчишка, — весело втолковывал ему Голубь, — что Калайда — дедушка, он может и меня Ваней назвать, и Боголюбова Колей. А ты должен к нам относиться с бла-го-го-вением!
— Эх, нечего выпить за здоровье Харитоныча, — сокрушался Аркадий Николаевич. — Может, у него самого найдется?
Все заулыбались. Всем хорошо было известно, что дедушка Калайда угощает друзей только боржомом — зато в неограниченном количестве.
Наговорившись вдоволь и отведя душу, гости долго ходили по «Канопусу» и действительно делились опытом. Их заинтересовали наши разделочные машины (одну из них капитан тут же подарил «Ореанде»), трал последней конструкции и, конечно, штурманские карты.
А потом мы нанесли «Ореанде» ответный визит. Избитый штормами траулер выглядел непрезентабельно: краска местами облупилась, на бортах кое-где проступала ржавчина, но, поднявшись на судно, я поразился ослепительной чистоте помещений и палуб, благоустроенному уюту. Повсюду были сооружены тенты для защиты от солнца, на пеленгаторной палубе — настоящий солярий, с циновками и гамаками. Здесь под навесом лежали матросы, сражаясь в шахматы, а в гамаке весело сопел носом Иван Ефимович Надежников, начальник радиостанции. В благоустройстве «Ореанда» явно дала нам сто очков вперед, и мы восхищенно цокали языками.
Но мне показалось, что на симпатичных ребятах «Ореанды» лежит печать усталости. Внешне они ничем не отличались от наших: в большинстве своем такие же молодые, с крепкими загорелыми торсами и рельефными мускулами. И все-таки они устали: наверное, на стометровке наши дали бы им фору в целую секунду. Все они добровольно ушли в спаренный рейс, и при желании каждый из них мог на попутной плавбазе вернуться обратно, но из всего экипажа этим правом воспользовались всего три-четыре человека, причем двое — для сдачи экзаменов в мореходное училище. Возможно, отпросились бы домой и некоторые другие, очень уставшие ребята, но столь развитое у моряков, как ни у кого другого, чувство товарищества не позволило им это сделать.