Кому вершить суд. Повесть о Петре Красикове

Буданин Владимир Иосифович

Улучив минуту, когда его могли услышать, Петр прямо спросил у Токарева, каково отношение комитета к «Искре», намерен ли он, комитет, участвовать в подготовке съезда, имея в виду, что он будет созван на платформе «Искры»? Его тон поверг большинство собравшихся в смятение. Открытые «экономисты» сочли его ультимативность чрезмерной и обрушились на «Искру» и ее сторонников. Раздавались упреки в бонапартизме, стремлении подавить свободу мысли, в непонимании той очевидной истины, что стачечные кассы «дороже для движения, чем сотня других организаций».

Петр помнил совет Пантелеймона

Николаевича держаться с членами комитета максимально учтиво, не доводя дела до полного разрыва, прежде чем не удастся сломить антиискровцев с помощью других членов комитета. Однако смолчать было выше его сил. Быть может, если бы на его сторону открыто встал кто-нибудь еще кроме Елены Дмитриевны, он предпочел бы не вмешиваться во внутренние их дела. Но поскольку ни в ком больше не увидел он своих сторонников, сдержаться было невозможно. Петр сказал, что господа из «Рабочей организации» боятся революции и потому стараются жить в политике одним днем, не заглядывая в будущее. Отказываться от борьбы за действительное освобождение рабочего класса — значит защищать самодержавие. Марксизмом и социал-демократией здесь и не пахнет.

Его выступление произвело совершенно неожиданное действие. «Рабочедельцы», разыграв сцену оскорбленной добродетели, притихли и словно бы даже пошли на попятный. Но все-таки на вопрос о солидарности комитета с «Искрой» прямого ответа не последовало.

Возвратившись в Псков, Петр узнал от Пантелеймона Николаевича, что Фекла, редакция «Искры», приглашает его на свидание, и спустя некоторое время отправился за границу.

Вильно. Готика древних соборов, узкие средневековые улицы, темные строгие одежды католиков, идущих на богослужение, — все пропитано стариной. Нет ни бросающейся в глаза европейской благоустроенности, ни кричащей неприглядности российской провинции. В этом городе все непривычно и непонятно.

Красиков ехал по улочкам Вильно на явку к Сергею Цедербауму, брату Мартова. У ног его стояли два внушительных чемодана. В них — книги, по преимуществу научные монографии на немецком языке. Этой совершенно бесполезной литературой чемоданы набиты для веса, чтобы усыпить подозрительность таможенников. Под вторым дном спрятаны номера «Искры» и книжки «Зари». Социал-демократической литературой наполнен и футляр скрипки, лежащий на коленях. Скрипка особенно помогает Петру в разъездах. Ни одному таможеннику пока не приходило в голову заглянуть в футляр. Да и помимо всего прочего, человек со скрипкой производит на окружающих впечатление полной благонамеренности.

Вот уже около двух месяцев Петр занимается исключительно «чемоданами». Англия, Германия, Австро-Венгрия, Россия. Россия, Австро-Венгрия, Германия, Англия. Города, местечки, границы, вокзалы, явки. Встречи, встречи… Жизнь суматошная, исполненная тревог и риска. Всюду опасность. В России, понятно, прежде всего. Но и за границей неспокойно. У царской охранки длинные руки.

Брат Мартова хотя и не обладает столь роскошной бородой, как Юлий Осипович, все же разительно напоминает его. Он пожаловался на сложность своего положения: местного языка не знает, с поляками и литовцами связь поддерживать

можно лишь через группу Козловского, а он, Цедербаум, для них человек чужой. Среди ремесленников и кустарей преобладают сторонники Бунда. С ними невозможно находить общий язык. У них сильная организация, но на «чужаков» они смотрят неприязненно.

— Скорее бы съезд, — молитвенно произнес он. — Тогда мы почувствуем себя силой.

— Мы сила и сегодня.

— Может быть, может быть… Да, вы, кажется, имеете сказать мне что-то о Сувалках. Привезли явку?

— Привез, разумеется. — Петр сообщил адрес, пароль, приметы контрабандиста из пограничного местечка Сувалки, согласившегося работать на них, и в свою очередь спросил: — У вас для Феклы ничего нет?

— Все, что было, отослал почтой. Письмо брату, если позволите, я напишу. Подождете?

— Пишите. Подожду.

С Мартовым у него отношения не сложились. Юлий Осипович вообще не слишком жаловал тех, кто, как ему казалось, вставал или мог встать между ним и Владимиром Ильичем. Однако не только эта мальчишеская ревность была причиной того очевидного недружелюбия, какое обнаруживал Мартов к Красикову. Что-то еще мешало их сближению. Что именно? Красиков не слишком ломал над этим голову. У него были дружеские отношения с Владимиром Ильичем, Георгием Валентиновичем и остальными членами редакции.

Дождавшись, пока Цедербаум напишет письмо, Петр тотчас отправился на вокзал. Он торопился за новыми чемоданами.

Оказалось, поезда придется ждать не менее суток. На этот случай был предусмотрен запасной путь — перейти границу с помощью инженера Виноградского. Его рекомендовала Петру Елена Дмитриевна как человека в высшей степени добропорядочного и надежного. Служил он где-то в Юрбургском лесном майорате у князя Васильчикова, занимал там весьма прочное положение и оказывал немало услуг революционному подполью.

В Юрбург попасть было совсем не сложно, и Петр поехал туда ближайшим местным поездом. Домик Виноградского стоял за поселком, в лесу, откуда было рукой подать до границы.

Дверь открыл интеллигентного вида мужчина лет сорока. Удивленно взглянул на незнакомца. Услышав пароль, хозяин вдруг встревожился. В прихожей он шепотом сообщил, что у него в гостях урядник, но ненадолго — чай пьет. Делать было нечего, пришлось войти.

Урядник, толстый и краснолицый, пил чай из блюдца. На щеках и на лбу у него блестели капельки пота. Когда хозяин и гость появились в комнате, он поставил блюдце и внимательно посмотрел на Красикова. Тот поклонился:

— Простите за вторжение, — и повернулся к Виноградскому: — Так это верно, что вам нужны работники в бухгалтерию? Я в этом весьма искушен. Мог бы…

— Опасайтесь господина инженера. — Урядник вытер лицо большим клетчатым платком и подмигнул Красикову. — Он у нас прослыл строгим начальником. У него подолгу никто не задерживается. Строгости его не выносят.

— Что это вы меня так расписываете? — Виноградский вступил в игру. — Испугаете человека. А мне как раз…

— Молчу, молчу! — Урядник прикрыл рот ладонью. — Благодарствую за чаек. Пора мне. Служба-с.