Конь б?лый
Шрифт:
– Пожалуйте, господин генерал.
– Ну? Что? – впился, словно высверлить хотел. Глазки маленькие, ушли под лоб. – Какого вам рожна? – начал грызть яблоко.
Дебольцов протянул «шелковку», Бабин – свое удостоверение.
– Вот оно что… – положил документы на стол. – Ну и что же надобно от нас господину Деникину? Или вот – дворцовой полиции? – посмотрел хищно. – Да мы ваших людей… Как вас там? – снова заглянул. – Ротмистр? Мы ваших людей расстреливаем за преступления, совершенные при царизме. Что вам надо?
– Я требую, полковник, немедленного
– Ко мне следует обращаться «господин генерал», – уперся ладонями в стол, видно было: дрожит от ярости.
– Не знаю. На вас нет погон. Кроме того, мне известно, что покойный император пожаловал вас только «полковником». А лампасы у вас – от коммунистов.
– Подержи-ка, милый… – отдал недоеденное яблоко адъютанту, встал – брюки у него действительно были с лампасами. – Да вы как… как смеете? Это решение законного правительства. Не вам судить!
– Бросьте, полковник. Дирекция ваша – все коммунисты. Только не уважаемые товарищем Лениным. И потому для меня вы только полковник. Я требую расследования. Убита Семья.
– Какая еще… семья? С огнем играете, господа хорошие…
– Семья в России одна: царская.
– Напрасно стараетесь. – Командующий подошел вплотную и покачал указательным пальцем перед лицом Дебольцова, потом ротмистра. – Забирайте ваши бумажки. И благодарите судьбу за то, что не приказываю вздернуть. Вон!
– Что ж, полковник… – процедил Дебольцов, пряча «шелковку». – Господь рассудит нас.
Бабин щелкнул каблуками:
– Честь имею, ваше превосходительство. Погибла Россия.
Теперь надо было попасть в урочище Четырех Братьев: по слухам, вторая часть трагедии разыгралась именно там. Поезда по Горнозаводской линии ходили только воинские, пешком же… Безнадежная была затея.
– Остановим извозчика? – предложил Дебольцов.
– А деньги?
– Бог подаст… – Дебольцов вышел на проезжую часть. Ах, город, город, какой ты весь кривой и поганый, ненатуральное в тебе что-то, и воздух вдруг потяжелел – словно в морге… – Эй, братец! – позвал обшарпанный фаэтон. – Окажи милость…
– Чего тебе, шелупонь? – подозрительно свесил голову ванька. Был он лет тридцати, глаза смотрели внимательно, недружелюбно.
– Отвези к сто восемьдесят четвертому переезду.
– По Нижне-Тагильской, что ли? А чего ты-то там потерял, Петькя?..
– Меня зовут Алексей Александрович. Он, – кивком обозначил Бабина, – Петр Иванович. Я – флигель-адъютант покойного императора. А Петр Иванович – ротмистр дворцовой полиции в Санкт-Петербурге.
Извозчик долго не отводил немигающих глаз. Потом сказал раздумчиво:
– Не врете… Прощенья просим – говорите правду.
– А ты – психолог?
– Слово незнакомое, суть понятна. Да. Я лица различаю. И слова. Поехали.
Плотиной выехали к кафедральному собору, свернули направо, вскоре обозначился Верх-Исетский завод и поселок при нем. Дома были все больше низенькие, на два-три окошка, черные от времени бревна и
– А это что? – Бабин склонился над глубоким следом – судя по всему, автомобильного колеса.
– Это след грузовика, – не задумываясь ответил Дебольцов. Он знал, тут не могло быть ошибки.
Впереди загудел паровоз. «Железка, – обернулся возница. – Разъезд, будка то есть, она на той стороне рельсов».
– А это что? – спросил Дебольцов. – Болото?
– Это лог, господа хорошие… Этот авто трупы вез? – След чернел по наезженной дороге сильно, он будто звал…
– Этот… – повернул Дебольцов голову. – Тебе интересно?
– Россия порушена. Без царя – она не Россия, а так…
Колеса загромыхали по деревянному настилу из веток и бревен – или шпал? В грязи не очень было видно.
– Давно мостки? – спросил Бабин.
– В прошлом году мотал-от в Коптяки, на озеро, рыбу брать – не было.
«Не было… – повторял про себя под цокот подков Дебольцов. – Не было…» Нелепая мыслишка вдруг закрутилась в голове, страшная и странная, вслух такое не произнести, и все же…
– Ты про урочище слыхал?
– Что ж, господин полковник… Конечное дело – слыхал. У кого в нашем беспутном городишке душа болит – те все слыхали. Тамо шахты старательские, тамо коптяковские хрестьяне иконки, камушки ценные – так говорят – находили – в кострищах. Ишаку не понять, что одежу в этих кострах большевики жгли. Тамо теперь судебное следствие наряжено. Туда ведь едем?
– Туда. – А мыслишка крепла: «Бревнышки, бревнышки эти – они не зря. Они не сдуру на дороге появились…» Но боялся Дебольцов. Отгонял мыслишку. Уж такая она была… Вспомнил забавное слово: метафизическая…
Въехали в прозрачный березовый лес, солнце играло на черно-белых стволах; зеленея, просвечивали старые ели и сосны – смешанный пошел лесок, на глазах густея и теряя прозрачность. Наконец среди деревьев слева увидели реденькую солдатскую цепь.
Когда приблизились, навстречу побежал судейский в форме, на вид не старый еще, с мелким лицом, на котором, впрочем, вполне отразилась значительность момента:
– Что вам угодно?
– Разрешите нам пройти, – попросил Дебольцов.
– Право же, господа, – раздраженно взметнул ручками, – что за неуместное любопытство, право! Есть правила, согласно которым… – наткнулся на горящий взгляд Дебольцова, спросил неуверенно: – Собственно… кто?
– Русские, – почему-то сказал Дебольцов. Что это была за мотивация такая – он бы и не объяснил. Но судейский внял.
– Проходите, – бросил кратко. – Руками ничего не трогать.
У старательской шахты стояли еще два чиновника и две женщины в хороших платьях, с зонтиками. Та, что была помоложе, цедила капризно: