Конь в малине
Шрифт:
– Нет, Макс, не она. Та сантиметром на десять ниже, хотя гляделки тоже карие.
Я облегченно вздохнул: одна версия отпадала. Да и почему-то не хотелось, чтобы здесь оказалась замешанной Инга…
– Но в остальном похожа, – продолжал амбал. – Буферюги – о-го-го, сами в лапы просятся. А корма!… – Игоряша мечтательно закатил глаза. – Я бы такой отдался без раздумий!
– Но в четверг ты ее видел без барабана? – Я достал пачку сигарет, предложил ему.
Мы закурили.
– Конечно, без барабана, – сказал охранник. – К этому времени она уже опросталась. Но впервые появилась у нас
– И что же ты ее не заклеил? – хмыкнул я.
Амбал снова хохотнул:
– Хозяину дорогу не перебегают! Где я еще такую работу найду?.. А вот Виталик ее заклеил, точно тебе скажу! На людях-то они доктор и пациентка, но у Игоряши глаз верный. Я же говорю: в первый раз она появилась еще в прошлом году. На сносях. Опросталась. А потом у нее опять барабан нарисовался. И опять у нас опросталась. Около трех недель назад… Но этот ее ребенок умер, точно знаю. Выписывалась при мне, одна, и никто ее не встречал… Кстати, волосы-то у нее разные бывали – и белые, и рыжие, и черные. В зависимости от тряпок… Наверное, парики носила, тут я не копенгаген. Но в четверг была блондинкой.
У меня вдруг возникло ощущение дежа вю – будто уже приходилось мне встречаться в каком-то деле с женщиной, обожавшей парики. И вроде бы она нас с боссом изрядно запутала, пока Лили не просветила… Впрочем, я тут же отмахнулся от воспоминаний: если и было подобное, то в Штатах, а не в России.
Между тем Игоряша бросил быстрый взгляд на мою десятку и принялся бороться с собственными бровями, пытавшимися превратить его лицо в хмурую мину. Похоже, я неотвратимо переставал быть другом…
– Последний вопрос, – сказал я. – В котором часу в четверг эта красотка покинула клинику?
– А она и не покидала! – На кабанье рыло Игоряши наплыла хитрая усмешка. – Не добавишь ли к этой бумажке ту железку?
Я с готовностью вытащил из левого кармана пять рублей, но оставил монету пока в своих руках.
– С той стороны клиники, за деревьями, идет глухая стена, метра три высотой, а в ней дверца безо всяких вывесок. Но я тебе, Макс, ничего не говорил. – Он протянул руку за деньками.
Я отдал ему бумажку с железкой, потом добавил к деньгам еще одну бумажку, из блокнота, на которой черкнул десяток цифр, и сказал:
– Вот мой телефон. Звякни, если еще что вспомнишь. Бумажки и железки тебя ждут в любое время… А я пойду, пожалуй, поговорю еще раз с вашей заместительницей. Ты не против?
– Я всегда за переговоры и отсутствие войн, – сказал Игоряша, пряча полученное в нагрудный карман.
9
Домой я возвращался в неплохом расположении духа. Ольгинские розыски, к моему удовольствию, не стали потерей времени – для отчета боссу кое-что набралось. Правда, во втором разговоре с заместительницей Наташей меня ждало стопроцентное фиаско. Едва я заикнулся о списке всех пациенток, нынешних и прошлых, лечившихся от бесплодия и рожавших, как швабра тут же стала на дыбы. Мне было без обиняков заявлено, что таковые сведенья я могу получить у Наташи только через суд. После чего меня настоятельно попросили удалиться и не мозолить глаза персоналу и пациенткам.
В праведном гневе ретивая Наталья Петровна
А я счел за лучшее прислушаться к ее настоятельной просьбе. Правда, не знаю, что там с персоналом, но насчет пациенток она была не права. Им я глаза ни в коей мере не мозолил – они сами смотрели на меня с женским интересом, как брюхатые, так и порожние. Все-таки Макс Метальников – далеко не самый уродливый мужчина на белом свете. И ему часто приходится иметь дело с далеко не самыми уродливыми женщинами. На том и стоим, парни!.. Я вдруг заметил, что думаю о себе как о Максиме Метальникове, а родное имя пришло лишь тогда, когда я его вспомнил. Прекрасно – значит, гипнообработка не подводит!
Покинув клинику, я отправился на рекогносцировку местности, где, возможно, развернутся дальнейшие боевые действия, а потом в город. По дороге несколько раз проверился, однако серого «опеля» на хвосте больше не замечалось.
Подъехав к «Прибалтийской» (ну и название, прости, господи!), я загнал машину на стоянку и поднялся к себе. Первым делом сунулся к компьютеру, однако почты ни от босса ни от кого-либо еще за время ольгинских дерзновений не поступало. На автоответчике тоже царила благостная тишина – мое пребывание в России было слишком недолгим, чтобы появились желающие отметиться. Даже мой лучший друг, амбал Игоряша…
Приняв душ и переменив рубашку, я спустился в ресторан и с удовольствием пообедал. Настроение не испортилось даже из-за отсутствия копченого фазана и кукурузных оладий с осенним медом.
Пообедав и покурив, я вновь поднялся к себе, глянул в окно. Внизу, на берегу Маркизовой Лужи, старые вешалки по-прежнему кормили чаек. Чуть в стороне валялись на травке многочисленные загорающие. Прогуливались с колясками молодые мамаши. Возможно, кто-то из них разрешился от бремени в клинике Виталия Марголина… Картина была идиллическая, но мне вдруг стало тревожно. Будто за белой тюлевой занавеской я ощутил присутствие гостя, заглянувшего ко мне в номер с неведомой целью и без приглашения…
Чтобы отделаться от ощущения, я раздернул шторы до конца и вновь сел к компьютеру. Пора было браться за систематизацию добытой информации – для себя – и за составление отчета – для босса. Чем я и занялся.
10
Зашифровав отчет и отправив его по родимому адресу, я решил позвонить медсестре Альбине Паутовой. Конечно, вряд ли она сидит дома и дожидается, пока я возьму ее в цепкие объятия, но чем черт не шутит! Иногда везет не только преступникам, но и детективам.
Открыв блокнот, я набрал номер.
Четыре длинных гудка. Щелчок.
– Алло! – Голос глубокий, как Марианская впадина, и холодный, как Северный Ледовитый океан.
– Добрый вечер! Могу я поговорить с Альбиной?
– Альбиночки нет. А кто ее спрашивает?
Все ясно – мамаша. Та самая, внезапно заболевшая. Либо сестра, если таковая имеется.
– Это один ее знакомый… Володя. – Я назвал второе пришедшее на ум имя – потому что первое было «Джон». Будем надеяться, что у медсестры есть хотя бы один приятель Володя. – А когда она появится?