Конь в пальто
Шрифт:
Попутно выяснилось, что про историю с сахаром Хану донес Аслан, один из ляховских завмагов. Олежка возмущения вслух не высказал, но мысленно поклялся лично продемонстрировать доносчику летающую чашку – полную кипятка.
Стало также ясно, что Хан расстроен не только фактом левой сделки, но и ее мелкими масштабами.
– Ты что, барыжник? Спекулянт? – допытывался он. – Так давай я поставлю тебя сахаром на рынке торговать. На вес.
Олежка тянул жалобное:
– Ну, Хан… Пожалуйста… Я все понял…
– А что? – не унимался тот. – Подрегулируешь
– Ну, Хан…
– Или лучше селедкой пойдешь торговать? Засолил в ванне, и на базар. Говорят, двойной подъем.
Олежка весь взмок, пока не иссяк запас этих подначек. А затем разговор свернул в совершенно иное русло, и в словесном потоке неожиданно обрисовался некий волшебный островок банковского кредита, который добрый старший брат брался организовать для глупого младшего брата.
Выходило, что оба брата вот-вот станут обладателями целого миллиона долларов. Этот мифический миллионный кредит сначала делился пополам, потом – три к двум, потом – четыре к одному, после чего Олежке были обещаны твердые десять процентов, как только он оформит кредит на фирму «Надежда» и обналичит всю сумму.
Ведь сто тысяч – это большие, очень большие деньги, верно? С этим трудно было не согласиться, и Олежка кивнул. Хан запустил еще один пробный шар: возможно ли оперативно обналичить такую сумму? Возможно, почему не возможно, уклончиво ответил Олежка, но новый вопрос был сформулирован уже конкретно и поставлен ребром:
– Сделаешь? Или так и будешь за моей спиной крысятничать? Да или нет?
Отказ означал: «Буду крысятничать». Согласие – «Не буду крысятничать». Помаявшись несколько секунд в логическом тупике, куда его загнал Хан, Олежка выдавил из себя:
– Я постараюсь. Но нужно все спланировать, обдумать…
– Ты мне не веришь? Или считаешь себя умнее?
Новый тупик. Нечего сказать, кроме:
– Что ты, Хан!
– Значит, берешься?
И тут у Олежки вырвалось это самое требуемое:
– Да!
Хан ласково потрепал его по светлым волосам и пригласил отужинать. Возражения, естественно, не принимались.
Какие могут быть возражения на хозяйские предложения?
5
Длинный стол в пиршественном зале был уставлен всем тем, чем потчуют своих сотрапезников и лизо-блюдов сильные мира сего. Люди, собравшиеся за обильным ужином, были даже менее разнообразны, чем предложенные им блюда. А главным украшением стола являлся Хан собственной персоной.
Он расположился на почетном месте, так и не удосужившись сменить синий халат с оранжевым драконом на спине на что-нибудь более цивильное. Но именно полураспахнутый халат, шлепанцы и поросшие щетиной скулы выдавали в нем полновластного хозяина, который не собирался считаться с чьим-то мнением, за исключением своего собственного. Когда Хан склонялся над тарелкой, массивный золотой крест выныривал из густых зарослей на его груди и многозначительно звякал о фарфор: «Внимание! Отец семейства
Крест был освящен на Иордане специальным эмиссаром. Он не спас Хана от четырех пуль, всаженных в него много лет назад. Поэтому впоследствии петелька на кресте была перепаяна, и Христос повис на ханской груди вниз головой. Такой же переворот произошел и в сознании крестоносца.
По левую руку от Хана пыжилась-жеманничала безмозглая кукла, мнящая себя чуть ли не его спутницей жизни. Но не спутницей была она, а лишь временной попутчицей. Такие куклы менялись рядом с Ханом столь часто, что ни он, ни его подданные не утруждали себя запоминанием их настоящих имен. По хозяйскому примеру все звали их Олями, поэтому путаницы не возникало.
Справа от хозяина, в качестве почетного гостя, ожесточенно сопел и жевал, жевал и сопел большой гаишный чин с заплывшими глазками и багровым рылом. Его пористый нос бороздили фиолетовые молнии прожилок. По торжественному случаю чин напялил на себя короткий широкий галстук-слюнявчик, но стянуть его на толстой шее не удалось, поэтому узел съехал чуть ли не на грудь, и ворот лиловой рубахи свободно телепался, подобно свинячьим ушам, свесившимся к кормушке.
Взопревший от аппетита Адвокат, вынужденный сторониться поршнеобразного возвратно-поступательного движения гаишного локтя, неудобно выгибался, кособочился, однако управлялся с вилкой и рюмкой довольно ловко, не отставая от соседа.
Олежку отделял от Адвоката главный ханский аферист и проходимец Филиппок, разместившийся аккурат напротив кавказцев. Его благообразное, честное лицо внушало желание общаться на «вы», говорить «спасибо» вперемешку с «пожалуйста» и деликатно сплевывать рыбные косточки на салфетку. Маленький дефект внешности – два кроличьих зуба, прожорливо выдающихся из-под верхней губы, Филиппок маскировал густыми рыжими усами. Сотни граждан купились на этот симпатичный имидж. Одни занимали ему деньги, другие выписывали ему доверенности на получение товара, третьи делали поставки без предоплаты. Правда, в последнее время Филиппок своим личиком нигде понапрасну не отсвечивал, отыскивал и кидал лохов с помощью молодых да ранних подручных.
Редко удается кинуть чисто, не оставив концов. И если взрослые слишком уж энергично донимали маленьких, забыв поговорку про «что упало, то пропало», – на сцене появлялись «заступники».
Виртуозы «базара», блюстители своих собственных законов сидели через стол от Олежки. Как знают сейчас даже первоклассники, их бригадирский статус не имел ничего общего с рабоче-крестьянским происхождением. Мало в них было и просто человеческого. По своей сути это были биороботы, запрограммированные на проявления всех существующих видов насилия. Перед Олежкой возвышались два ханских бригадира. Они по-соседски накладывали себе закуски с тех же самых тарелок, пили из тех же самых бутылок, но Олежка надеялся, что дальше этого сближение с ними никогда не зайдет. Слишком опасна тесная близость с бездумными танками, без оглядки прущими по чужим жизням.