Конь в пальто
Шрифт:
– Какие еще кролики? – возмущенно воскликнул Борис, воспитанный на псевдомистической литературе и любивший порассуждать о космической гармонии. – При чем здесь какие-то кролики?
– Когда-нибудь поймешь, – пообещал Жека. – Позже. А пока давай лучше отравимся.
Несколько озадаченный неожиданным красноречием собеседника, Борис попытался присмотреться к нему получше. И, сфокусировав слегка туманный взор, понял, что подсознательно обеспокоило его: отстраненное, даже отчужденное выражение Жекиного лица. Словно он только прикидывался бесшабашным выпивохой, а сам все время
Проглотив водку, Борис нанизал на вилку три пельменя, отправил их в рот и хитро посмотрел на гостя:
– О чем задумался, Женя? Только честно.
– Честно? О деньгах. Мне очень нужны деньги, Боря!
Ну разумеется! Деньги! У тех, кто не располагает ими в достаточном количестве, всегда бродят мрачные мысли в голове. Это Борис отлично усвоил на собственной, так сказать, шкуре. Расслабился, загнал за щеку мешающий комок теста с мясцом и подхватил животрепещущую тему. Его страстная, обличительная речь очень напоминала выступление на былых демократических митингах. Жека заскучал. Он не переносил ораторскую патетику и презирал стада баранов, устремляющиеся за каждым, кто блеет громче остальных.
– …э-э… процветает олигархия… э-э… коррупция… в то время, как мы, честные, умные, но совестливые люди, подобно нищим, просим у продажной системы подаяния! – пылко закончил Борис свою невнятную тираду. Переводя дух, проглотил все-таки пельмень, выпил водки, снова закусил, снова наполнил стопку.
«Прожорливый кролик, – подумал Жека. – Глупый, жадный зверек. За окном уже темно, за окном рыскают хищники, а кролик не спит, кролик кушает и попутно обсуждает вопросы государственного устройства».
Сходство с грызуном еще больше усилилось, когда Борис принялся мелко жевать лимонную корочку, скукожив лицо и страдальчески полуприкрыв глаза. Набьет брюхо, по-быстренькому оттрахает свою жирную крольчиху и отправится просить у государства подаяние, робко протянув лапку в окошечко кассы.
– Ты не нищий, Боря, – медленно произнес Жека с непонятной улыбочкой на губах. – Нищий, по своей сути, свободный человек. А ты – раб! Раб обстоятельств. Страстей. Привычек. Всего, от чего ты зависишь.
– А ты, можно подумать, не зависишь? – запальчиво возразил собеседник.
Жека посмотрел ему прямо в глаза, расширившиеся за линзами очков, и отчеканил:
– Почти нет. Я мало от кого и от чего завишу в последнее время. Скажу тебе больше, как человеку симпатичному и случайному. Я полностью освободился от всяких предрассудков. Если мне попадется старая жирная баба, скажем, базарная торговка, прячущая деньги в чулке, я убью ее и возьму эти деньги. А ты?
В наступившей тишине можно было расслышать, как булькнули две порции водки, почти одновременно отправившиеся в пищеводы обоих мужчин. С кажущимся безразличием Жека лениво гонял пельмень по промасленной тарелке, а сам напряженно ожидал ответной реакции хозяина квартиры. Тот не встал и не указал гостю на дверь, не возмутился, что было уже неплохо. Борис лишь облизывал влажные губы и шумно дышал. Но это, возможно, было вызвано незакушенной водкой, проглоченной одновременно с наживкой. Клюнет? Если да, то останется
– Ты на что намекаешь? – почему-то шепотом спросил Борис.
Сколько бессонных ночных часов провел он в постели, обдумывая, как бы половчее изменить свою судьбу! Он не мечтал о сказочном богатстве. Для полного счастья ему требовалось не так уж и много: вкусненькие нарезки, выдержанный коньячок, тугенькие девочки раз в месяц. И книги, книги – сейчас так много интереснейших изданий. Долгими одинокими вечерами он листал бы дорогие фолианты, впитывая в себя мудрость веков, а над ухом не зудел бы раздраженный голос супруги, который временами становился таким невыносимо пронзительным!
В своих грезах Борис никогда не доходил до убийства. Ирина погибала сама. Например, ее сбивала машина. Или лучше трамвай, чтобы наверняка. Он одевался в траур, плакал над могилой, а потом, сантиметр за сантиметром, обшаривал квартиру и находил спрятанные деньги. Честно говоря, при живой супруге его поискам не доставало целеустремленности. Она все равно не позволила бы Борису воспользоваться этими деньгами по его усмотрению. А вот в случае ее отсутствия, в случае безвременного исчезновения…
– Так на что ты намекаешь? – повторил он свой зависший в воздухе вопрос. – Что за старая жирная баба?
– Да ты все прекрасно понял. А что? Прогонишь? Или все же допьем водочку?
– Сиди-сиди! – всполошился Борис. – Погоди. Дело в том, что…
В припадке пьяной откровенности Борис признался гостю, что завидует его решимости и сожалеет, что сам не способен на радикальные меры. Ирина – ошибка его молодости. Вздорная баба. Именно старая, именно жирная.
Описывая свое отношение к ней, Борис говорил все более путано, приводя зачем-то перевранные цитаты из Ницше, выворачивая душу наизнанку, как будто не малознакомый парень перед ним сидел, а Зигмунд Фрейд собственной персоной. Припомнил, кстати, как однажды взял фотографию жены да и выколол ей ножницами глаза, а потом еще пририсовал фломастером клюв вместо носа.
– Клюв? – изумился Жека. – Зачем клюв?
– Сам не знаю, – признался Борис. – Она мне гусыню напоминает. Глупую, самодовольную птицу. Ходит по дому вразвалочку и командует: «Борюсик – туда! Борюсик – сюда!»
– Борюсик? – восхищенно переспросил Жека. – И ты отзываешься? Терпишь?
Чем сильнее задеть человека за живое, тем легче повести его в нужном направлении, заставить лезть в воду там, где нет никакого броду.
– Я терплю ее вот уже двадцать три года! – трагически объявил Борис.
– Ну и дурак. Вместо того, чтобы шаманствовать над фотографией, давно бы избавился от нее, и всех делов!
– Идеальные убийства бывают только в детективах, – горько вздохнул Борис, поставил на стол поднятую рюмку и преувеличенно твердой походкой направился к ожившему телефону.
Наблюдая за ним, Жека прикидывал: не перебрал ли господин психоаналитик, не назюзюкался ли сверх меры? Нет, решил он, в самый раз. Воспринимает действительность адекватно, а пьяный кураж помогает ему преодолеть излишнюю щепетильность.