Конан Дойл
Шрифт:
В Давосе он начал работу над «Письмами Старка Монро». В возрасте тридцати четырех лет он подводил итог своей молодости: такое обычно делается, когда человеку очень тяжело. Об этой книге мы уже говорили очень подробно, умолчав лишь о ее финале. Вот он: «Доктор и миссис Монро были единственные пассажиры в ближайшем к локомотиву вагоне, и оба были убиты на месте. Он и его жена всегда хотели умереть одновременно; и тот, кто их знал, не будет жалеть, что кто-либо из них не остался оплакивать другого. Он застраховал свою жизнь на тысячу сто фунтов. Эта сумма оказалась достаточной для поддержки его семьи, – что, ввиду болезни отца, была единственным земным делом, которое могло бы его тревожить». Книга была и признанием умирающей жене в любви, и мольбой о прощении, с которой доктор не успел обратиться к отцу. Посещала ли его мысль уйти из жизни, когда Луиза умрет? На первый взгляд, исходя из его жизнерадостного характера и из того, что он не так уж страстно был влюблен в жену, это представляется
Воспрянув духом, Дойл сразу же принялся работать с удвоенной энергией. Он за несколько дней написал «Паразита» и сразу взялся за новый, как сказали бы нынче, проект: серию рассказов о бригадире Жераре, человеке, «которого искушал маршал Бертье, который был впереди в отчаянной скачке на парижской дороге, удостоился объятий самого императора и ехал с ним в лунную ночь по лесу Фонтенбло» – самую, пожалуй, жизнерадостную вещь из всего, что было им когда-либо создано, и, как многие считают, лучшую. Сам автор, однако, был о жераровских рассказах столь же невысокого мнения, как и о холмсиане: по его собственным словам, он намеревался «создать стоящую книгу, нарисовать всеобъемлющую картину наполеоновской эпохи и передать ее дух», но его «амбиции оказались выше сил» – и, на счастье читателя, всеобъемлющая картина не нарисовалась, а написалась великолепная книга. «Слушая мои рассказы, вы должны помнить, что перед вами человек, который видел историю, так сказать, изнутри. Я рассказываю о том, что видел своими глазами и слышал своими ушами, так что вы не пытайтесь возражать мне, ссылаясь на какого-нибудь ученого или писателя, написавших исторические книжки или там мемуары», – предупреждает Этьен Жерар, как и Джок Колдер в «Великой тени», сразу надевая на читателя волшебные очки.
Готовясь к работе, Дойл, как всегда, изучил все документальные источники, что были ему доступны; но главным источником послужили уже упоминавшиеся мемуары генерала Марбо, которые Дойл прочел сперва в переводе, затем в подлиннике. (Существовал в наполеоновские времена реальный Этьен Жерар, маршал, а впоследствии премьер-министр Франции, но к нему рассказы Конан Дойла не имеют отношения.)
Приключений в книге Марбо было столько, что и придумывать ничего не нужно; в некоторых рассказах Дойл лишь видоизменил эти приключения. Но он очень сильно изменил тон.
«Я могу сказать без особой похвальбы, что природа отпустила мне немало мужества; я даже добавлю, что бывало время, когда мне нравилось быть в опасности, о чем достаточно, по-моему, свидетельствуют мои тринадцать ранений и некоторые непростые приключения, которые я выполнял» [32] . Это цитата из подлинных мемуаров Марбо.
«Я прекрасный солдат. Говорю это не из тщеславия, а потому что это истинная правда». «Меня ранили из ружей, из пистолетов, осколками ядер, не говоря уж о том, что неоднократно протыкали штыком, копьем, саблей и наконец шилом, что было всего больнее». А это – Этьен Жерар, которого придумал Конан Дойл, «сплошные усы да шпоры» (так назвал его Лассаль), «самая тупая голова и самое отважное сердце во всей армии», по словам самого Наполеона.
32
Перевод А. Ю. Гаврилова.
Марбо был человек действительно бравый и выдающийся, и описанные им подвиги во многом соответствуют действительности; как большинство мемуаристов, он относился к себе очень серьезно. Жерар тоже относится к себе с чрезвычайной серьезностью. Повествуя о себе, он никогда не улыбается: «Я чувствовал себя покровителем одинокой женщины и, зная, какой я опасный человек, строго следил за собой». Улыбается автор, спрятавшийся за текстом так, что его нипочем не найдешь. В каком-то смысле можно сказать, что Жерар – это Холмс и Уотсон в одном флаконе. Он сам совершает подвиги и сам о них рассказывает – рассказывает так, как мог бы рассказывать барон Мюнхаузен, но Мюнхаузен никогда бы не признался, что кто-то назвал его «самой тупой головой».
Первый рассказ серии о Жераре, который написал Дойл, – «Как бригадир был награжден медалью» («How the Brigadier Won His Medal»); стоит заметить, что еще раньше он написал «Романс ведомства иностранных дел» («A Foreign Office Romance»), где нет Жерара, но действует изобретательный и отважный французский агент, благодаря которому удается на выгодных условиях подписать Амьенский договор: персонаж еще не оформился, но структура и тематика настолько близка к серии, что в некоторых сборниках «Романс» включают в жераровский канон. В «Медали» Жерар уже предстает во всей красе; здесь же появляется и второй герой – Наполеон, на которого читатель глядит сквозь волшебные очки, услужливо предоставленные Жераром, и видит, что пред
Наполеон поручает Жерару доставить важное письмо, нарочно посылая его (в письме – дезинформация) самым длинным и опасным путем в расчете на то, что письмо попадет к врагу; но Жерар, не понимающий хитростей, от врагов успешно ускользает, после чего, до слез обиженный императорскими попреками, и получает звание «самой тупой головы и самого отважного сердца». Отметим, что в «Медали» фигурируют казаки – «лица, заросшие волосами до самых ушей, овчинные шапки и разинутые рты», а также очень милый «граф Боткин из императорского донского казацкого полка», прекрасно говорящий по-французски.
После «Медали» Дойл написал в 1894 и 1895 годах еще семь рассказов серии (в сборниках их обычно размещают так, чтобы соблюсти хронологию подвигов бригадира, но мы приводим их в той последовательности, в которой они публиковались в «Стрэнде»): «Как бригадиру достался король» («How the Brigadier Held the King»), «Как королю достался бригадир» («How the King Held the Brigadier»), «Как бригадир перебил братьев из Аяччо» («How the Brigadier Slew the Brothers of Ajaccio»), «Как бригадир попал в Черный замок» («How the Brigadier Came to the Castle of Gloom»), «Как бригадир померился силами с маршалом Одеколоном» («How the Brigadier Took the Field Against the Marshal Millefleurs»), «Как бригадира искушал дьявол» («How the Brigadier Was Tempted by the Devil») и «Как бригадир пытался выиграть Германию» («How the Brigadier Played for a Kingdom»). Все они в 1896-м будут включены в сборник под общим названием «Подвиги бригадира Жерара» («The Exploits of Brigadier Gerard»), изданный Ньюнесом, а спустя несколько лет Дойл вернется к храброму бригадиру, как вернулся к Холмсу, и напишет новую серию – «Приключения бригадира Жерара» («The Adventures of Gerard»).
Жерар честно следует правилу рассказывать лишь то, что видел собственными глазами: Наполеон появляется в большинстве рассказов обеих серий, но никогда – в своем императорском блеске, в окружении придворных, в битве, а все в какой-нибудь «неформальной обстановке», будь то спальня или темный сырой лес. Конан Дойл, как уже говорилось, прочел тьму-тьмущую исторических трудов; по некоторым деталям можно видеть, что он пользовался теми же книгами, что и Толстой в «Войне и мире» – в частности, эпизоды, где император треплет своих собеседников за уши, заимствованы из «Истории консульства и империи» Тьера (а ведь мог Дойл и самого Толстого использовать в качестве источника – отсюда граф Боткин с его блестящим французским языком!). Но для читателя дойловских рассказов абсолютно неважно, соответствует ли описание Наполеона реальному Наполеону: есть персонаж Наполеон, «наш маленький человечек с бледным лицом и холодными серыми глазами», как называет его Жерар, и мы с помощью простодушного рассказчика видим его как живого. «Вот так он всегда. Мог беседовать с человеком, как с другом или братом, а потом, когда тот забывал, какая пропасть отделяет его от императора, вдруг словом или взглядом напоминал, что она все так же широка и бездонна. Бывает, я ласкаю свою старую собаку и она осмеливается положить лапу мне на колено – тогда я сбрасываю ее и вспоминаю императора и эту его манеру». Талейран, Лассаль, Мюрат – все очерчены одним-двумя энергичными штрихами, к которым ничего не нужно добавлять; это не картина эпохи, а любовный шарж на нее: вспыльчивый, неблагодарный, порою подловатый Наполеон, русские графы, испанские партизаны, – все стараниями Жерара облекается мягкой дымкой, уютной, как дым холмсовских трубок.
«Волшебные очки» бригадира для читателей-англичан были волшебными вдвойне, а то и втройне (нам это труднее почувствовать): сквозь них читатели могли видеть не только самих себя такими, какими их видит француз, а также видеть в глазах этого француза отражение своего собственного взгляда на французов. В своих странствиях Жерар неоднократно сталкивается с англичанами – это, наверное, самые смешные и милые эпизоды. Английский чемпион по боксу пытался приобщить Жерара к своему любимому спорту, но закончилось это скверно (для чемпиона): чуждый спортивного духа француз «кинулся на него с воинственным криком и с разбегу пнул его ногой». А рассказ из второго жераровского цикла «Как бригадир убил лису» («How the Brigadier Slew the Fox»), где рядом с героем никакого Наполеона вообще нет, а есть только помешанные на спорте англичане, представляет собой просто шедевр юмористики, которому позавидовал бы Джером. Нельзя сказать, что Конан Дойл не ценил юмора, что он не понимал, как остроумны и смешны его рассказы – он все-таки не настолько простодушен, как его герой, – но он совершенно не чувствовал, что создал значительную вещь. Жераровские рассказы – так, пустячок; надо все-таки написать о Наполеоне «стоящую книгу». Увы, очень скоро он исполнит свое намерение.