Конан и алтарь победы
Шрифт:
— Ловко! — похвалил он, словно ничего и не произошло, словно не бушевали вокруг магические силы, ежесекундно грозя смести противников с лица земли.— Но ведь ты понимаешь, что с этим ножичком тебе меня не победить. Тут требуется кое-что посерьезнее…
«Пустота, воздух, мираж»,— вдруг вспомнил киммериец слова чародея, когда они чуть было не попались на приманку призрачного города в пустыне.
— Тебя нет! — крикнул Конан, обращаясь скорее к самому себе.
Тело Блармица вдруг пошло волнами, как озеро в ветреный день, но презрительная улыбка с лица не исчезла.
— Ты призрак, видение! — громче повторил варвар, изо всех сил пытаясь уверить себя в этом.
Двойник
Тяжело дыша, Конан повернулся к пьедесталу. Ветер, несущий смрад, которому нет места в подлунном мире, крепчал.
Настоящий Блармиц уже навис над Талисманом, и зеленовато-желтое сияние втекало в его пасть, наполняя обезображенную плоть силой и мощью. Ничего человеческого не оставалось в колдуне: тело его выросло втрое; уродливая, шишковатая лысая голова росла прямо из широченных плеч, и корона держалась на ней каким-то чудом; руки превратились в восемь суставчатых, беспрестанно извивающихся щупалец, а ноги — в две бесформенные тумбы, снабженные кривыми грязными когтями; сзади змеился чешуйчатый хвост. Чудовище повернулось к надоедливому северянину, и мутная перепонка на мгновение прикрыла глаза с вертикальными, как у змеи, зрачками. Держа меч наперевес, Конан осторожно приближался к нему.
— Ты утомил меня, киммериец,— с трудом, нечленораздельно прорычал монстр, разинув слюнявую пасть, в которой сверкало три ряда кривых зубов.— Но у тебя уже не осталось времени, чтобы остановить меня. Теперь я — хозяин времени. Поэтому я изгоняю тебя из нынешнего сейчас. Отправляйся в Прошлое и до конца дней мучайся тем, что опоздал!
Еще один сгусток фиолетового тумана сорвался со щупалец монстра, когда-то бывшего колдуном Блармицом, и рванулся к Конану. На этот раз северянин стоял слишком близко и не успел увернуться. Удар швырнул его назад, опрокинул навзничь, окутал матовой пеленой. Киммериец закричал и услышал, как крик его стремительно удаляется прочь, в бесконечность…
Раскаленные иглы впивались в ступни Конана. Чьи-то колючие руки, словно на них были надеты перчатки из шкурки ежа, неустанно терли его икры и лодыжки.
«Не надо, прекратите»,— хотелось сказать ему, но из горла вырвался лишь жалкий хрип.
Ему хотелось поднять веки, но ничего не получалось; Конан с ужасом понял, что ослеп.
— Хвала Митре, он жив! — вдруг донесся до него взволнованный голос Луары.
— Конан, открой глаза,— настойчиво попросил его другой голос, до боли знакомый, но который никак не мог принадлежать тому, кто сейчас обращался к киммерийцу, ибо говорящий был давно мертв.— Постарайся открыть глаза!
Конан напрягся и медленно разомкнул веки. Возникло чувство, будто в глаза ему бросили горсть песка. Однако постепенно зрение возвращалось, и сквозь застилающий взор туман он рассмотрел склонившихся над ним Луару и Омигуса. Ки-шон прекратила наконец растирать ему ноги и с тревогой вглядывалась в лицо варвара.
— Где… я? — с трудом выдавил из себя киммериец.
— Все в порядке,— успокоил его Омигус.— Ты с нами, буря закончилась…
Опираясь о плечо Луары, Конан поднялся на ноги.
Он находился на ледяной площадке перед расселиной. Позади белел перевал Топор Палача, и со всех сторон, холодные и неприступные, возвышались горные пики.
— Мы сидели тут, закусывали,— продолжал между тем Омигус.— А ты вдруг захрипел, глаза закатил, повалился набок… Думали, что помер… Ну, ты как? В порядке? Это все мороз проклятый. Я сам чуть концы не отдал.
Конан ухватил его за руку, сжал. Циркач был живым — никакой иллюзии. На расстеленном
— А где колдун? — быстро спросил Конан.— Вы видели колдуна? Он пришел ночью… во время бури… вытащил меня из пропасти… Или он… привиделся мне?
— Нет-нет, все так и было. Он спас тебя и Луару, помог нам с Ки-шон.
— Где он?
— Сказал, что пойдет осмотрится. Поищет место, где нам лучше спуститься в расселину… Да что с тобой, Конан?
— Считай, что у меня было предвидение,— сквозь зубы процедил киммериец и беспомощно оглядел скалы. Конечно, никого. С помощью какого-то проявления Черной магии Блармиц отправил его в прошлое, а сам вернулся в Зал Светильников — чтобы завершить начатое, чтобы Конан не смог помешать ему… Но как объяснить это спутникам? Как рассказать, что они уже добрались до Гиль-Дорад, что Толстяк, Омигус и Ки-шон погибли по дороге, что чародей мечтает захватить власть над миром?
— Ты думаешь, Блармиц плохой? — спросила Луара.— Мне он тоже не понравился… взгляд какой-то недобрый…
— Ну, когда он вернется, мы все выясним,— сказал Омигус.
— Он не вернется,— тихо возразил Конан.
— Не вернется? — удивился циркач.— Почему? Откуда ты знаешь?
— Нам надо торопиться,— не слушая его, сообщил киммериец.— Возможно, еще есть время…
В бессильной ярости он заскрежетал зубами. Пустыня, болото, море — неужели опять придется преодолевать все это? Джезар говорил, будто тот, кто один раз добрался до Гиль-Дорад, сможет вернуться туда беспрепятственно, Глаз Бога не помешает ему… Но даже если дорога к чудесному острову будет выложена розами, они доберутся до него не раньше чем через месяц. А за это время Блармиц не торопясь закончит церемонию, и Талисман будет принадлежать самому опасному человеку в мире…
— Собирайтесь,— приказал северянин.— Ради Крома, если вы хотите жить, если хотите, чтобы мир не погиб, поспешите!
Омигус и Луара переглянулись; цирковой фокусник, стараясь сделать это незаметно для Конана, пожал плечами и покрутил пальцем у виска — дескать, сбрендил наш варвар от холода. Краем глаза киммериец уловил этот жест, но не стал ничего говорить: все равно он не сумел бы объяснить, что Блармиц повернул поток времени, изменил ход событий и вот-вот ввергнет мир в Преисподнюю…
Они быстро свернули лагерь. Конан в последний раз с ненавистью оглядел застывшие на века в молчаливом величии горы и направился к расселине — туда, где, как он помнил, был наиболее удобный путь для спуска. О предстоящих трудностях, которые придется преодолевать во второй раз, он старался не думать. «Блармиц, Блармиц»,— Как проклятие, пульсировало у него в мозгу.
И тут вдруг в голове киммерийца все прояснилось; на секунду он замер, потом медленно повернулся к Луаре.
— Блармиц,— произнес он.
— Где? — резко обернулся к покинутой стоянке Омигус.
Луара смотрела на возлюбленного с недоумением.
— Ты назвала чародея по имени,— продолжал Конан. — «Блармиц»,— сказала ты. А ведь всю дорогу он называл себя Ловаром. Настоящее его имя стало мне известно только в Храме Талисмана. Так откуда ты знаешь, как его зовут на самом деле?
На одно короткое мгновение, словно в кошмарном сне, ее глаза разъехались в стороны и в них вспыхнули змеиные, вертикальные зрачки. Но уже в следующую секунду перед киммерийцем вновь стояла хрупкая белокурая девушка.