Конан и четыре стихии
Шрифт:
Несмотря на низкое положение Логанаро, его можно было считать в целом вполне надежным человеком. Возможно, он действительно нашел то, что ей требовалось. Этой мысли было достаточно, чтобы Дювула улыбнулась, эту улыбку и отразило ее зеркало. В любом случае ей необходимо приготовить волшебные растворы.
Возле обугленного ствола дерева, прислоненного к гранитной стене, стоял высокий человек. Здесь проходила граница огромного поместья, принадлежавшего сенатору Лемпариусу.
В руках этот человек бережно держал странный предмет из золота и меди, сделанный
созданное безвестным стигийским мастером, который умер много лет назад
— ."Конан, госпожа. Варвар из Киммерии. Лемпариус засмеялся. Смех его прозвучал отрывисто, как лай. Он что-то поменял в механизме прибора. Голоса толстого посредника и ведьмы стали тише и, наконец, смолкли. Сенатор заботливо спрятал прибор в щель между стеной и стволом дерева. Там находилось специальное хранилище для Стороры, высеченное из камня. Сенатор не хотел, чтобы с его магическим стигийским прибором приключилась беда. «Ухо» было в высшей степени полезно и, насколько знал сенатор, уникально.
Убедившись в том, что прибор надежно спрятан, сенатор обернулся. Теплый ветер взметнул его длинные белокурые волосы, которые словно сияли, взлетая надо лбом. Солнце светило ему в глаза. Яркий свет придавал его зрачкам странное сходство со зрачками существа, высматривающего себе добычу, — но не человека… Совершенно спокойно, методично Лемпариус* освободился от своей одежды. Сперва туника и шелковые шаровары, за ними последовали сандалии — и вот он стоит обнаженный на песчаной земле, возле стены высотой в три человеческих роста. Он был здесь один, и не нашлось никого, кто стал бы свидетелем его наготы.
И никто не видел, что произошло потом. Лемпариус начал меняться. Исказились черты его лица, кожа и мышцы деформировались, словно сырая глина под пальцами гончара. Трещали кости, тянулись хрящи и сухожилия. Белокурые волосы стали гуще, постепенно превращаясь в мех животного — блестящий мех солнечного цвета. Волосы росли быстро, как растет сорняк в садах преисподней. Лицо Лемпариуса опустилось, нос стал плоским, ноздри расширились, рот растянулся. Зубы сузились и удлинились, превращаясь в клыки.
Со стоном опустилось на четвереньки то, что было человеком. На месте ногтей появились когти, руки и ноги стали лапами. Тело съеживалось и тянулось. Когда, наконец, метаморфоза полностью завершилась, существо, полное сил и жизни, не имело уже ничего общего с человеком. Тот, кто стоял на границе владений Лемпариуса, члена правящего триумвирата в Сенате, принадлежал к роду кошачьих.
И большая кошка была голодна.
*Лемпариус —
Глава третья
Конан вошел в Морнстадинос, когда утреннее солнце только-только начало свой путь по небу. Рассматривая город издалека, киммериец не мог отчетливо разглядеть узкие извилистые улицы. Теперь он шагал по путанице переулков, тупиков, проходных дворов и улиц, вымощенных таким булыжником, какой мог уложить только пьяный, слепой или сумасшедший. Если у этого лабиринта и был какой-либо план, то Конану, во всяком случае, он был неизвестен. Вот конюшня, из которой разит навозом и прелым сеном; рядом с ней храм, битком набитый какими-то собратьями в одеяниях с капюшонами. Непосредственно за этим строением помещается крытый рынок, где торгуют овощами и выпечкой.
Живот варвара настойчиво заворчал и доложил в очередной раз о своем стремлении наполниться пищей. Пока Конан обходил рынок, его мускулистая фигура не раз привлекала к себе взгляды. Из плетеной корзинки он вытащил краюху черствого черного хлеба. Потыкав в нее пальцем, он подсунул хлеб под нос старухе-торговке:
— Почем?
Старуха назвала сумму: четыре медяка. Конан замотал головой.
— Ну нет, бабуся. Я же не собираюсь покупать твой дом вместе с проживающими там внучками. Только вот этот сухой хлебец.
Старая женщина ответила:
— Раз уж вы, судя по всему, здесь чужой, так и быть, сделаю скидку. Три.
— Еще раз повторяю: речь идет не о всей твоей корзине с булыжниками, которые ты выдаешь за хлеб. Всего-то одну краюху. — Конан повертел в пальцах хлеб и довольно мрачно поглядел на него.
— Горе мне! Вы лишаете бедную старуху ее скудного заработка — и это за такую тяжелую работу! Ну ладно. Я возьму с вас всего две монеты, теша себя надеждой, что вы будете потрясены таким гостеприимством Алмаза Коринфии.
— Где же твой нож, бабка? Карманнику, срезающему кошельки, он необходим. До этого ты и сама могла бы додуматься — ведь у тебя такой острый ум и такой болтливый язык.
Женщина хихикнула.
— Вы такой симпатичный юноша. Похожи на моего сыночка. Я не могу видеть, как вы умираете от голода только потому, что вам не хватило одного медяка. Одна монета — и вы купили лучший хлеб на всей улице.
— По рукам, мамаша.
Конан вытащил одну из своих немногочисленных монет и протянул ее старой женщине. Старуха кивнула и улыбнулась.
— Еще один вопрос, — сказал Конан. — Ты права, называя меня чужеземцем. Где в этом городе мужчина может найти кабак с вином, чтобы размочить лучший на всей улице хлеб?
— Состоятельному человеку путей много. Но для того, кто торгуется со старухой из-за нескольких нищенских медяков, выбор невелик. Поглядим-ка. Вниз по улице, дважды направо и один раз налево. Там этот мужчина найдет харчевню «Молоко волчицы». А если упомянутый мужчина пришел из чужой страны и не умеет читать надписи на цивилизованном языке, ему нужно просто поискать на двери изображение волка.