Конан и дар Митры
Шрифт:
Впрочем, голос тот принадлежал не богу и толковал вовсе не о грехах; очнувшись на миг от сладкого наваждения, Конан понял, что Рина сидит рядом с ним и тянет букет к себе.
– Ты жадный! Дай же и мне понюхать!
– Мне кажется, ты собрала столько цветов, что хватит нам обоим... пробормотал киммериец.
Девушка рассмеялась; в серых ее глазах вспыхнули огоньки. Теперь они вдвоем приникли к чудесному букету и, чтобы было удобнее, Конан приподнял Рину, усадив к себе на колени. Теперь он чувствовал себя словно в раю аромат волшебных цветов смешался с пьянящими запахами девичьего тела, а нежные лепестки и бархатные
Она казалась сейчас очаровательней всех женщин земли, и киммериец внезапно понял, что они с Риной, крепко обнимая друг друга, лежат в траве, а изголовьем им служит охапка пурпурных цветов. Медвяный их запах придал особую сладость первым поцелуям; потом они стали обжигающими, как огонь, и губы девушки раскрылись, как два лепестка. Под ладонью Конана набатом билось ее сердце, набухал и распускался сосок на упругой груди, такой нежной, такой желанной... Он приник к нему ртом, ощущая, как дрожит, как трепещет тело девушки.
Тихий возглас, волнующий, призывный... Руки Конана ласкали стройные бедра, гибкий стан, плечи, сиявшие теплотой розового мрамора... Они уже не лежали в траве; они парили над ней, погруженные в алую прозрачную дымку, невесомую и ласковую, что нежила их подобно волнам южного моря. Их кожу овевал ветерок, их плоть трепетала в предвкушении счастья, дивная мелодия разливалась вокруг - то звенели, играли хрустальные колокола, повелевавшие ходом звезд и движением человеческих сердец.
Приятная истома охватила Конана. Сквозь наплывающее забытье он слушал шепот Рины, почти не понимая слов; кажется, она просила о чем-то? Нам нельзя торопиться... не надо, милый... не здесь, не сейчас... Он точно знал, что все произойдет здесь и сейчас, если... если у него хватит сил справиться с блаженной дремотой. Сон наплывал на него сладостным дурманом, покачивал, уносил в небесные выси - туда, где все тише и тише пели хрустальные колокола. Он чувствовал еще, как локоны Рины щекочут шею, ощущал приникшее к нему тело, сильное, гибкое и желанное, но необоримое медвяное забвенье надвигалось, укачивало, баюкало...
"Цветы, - подумал Конан, погружаясь в дремоту, - волшебные цветы... Запах... Рина... Какие у нее нежные руки... какие..."
Сколько же он проспал? По-видимому, недолго; и пробудили его не ласковые прикосновенья девушки. Руки, что быстро, но осторожно ощупывали киммерийца, были жесткими и грубыми, поросшими волосом, и пахло от них не медом и вином, а едким звериным потом.
Конан застонал, пытаясь открыть глаза, потом, внезапно ощутив сильную и бесцеремонную чужую хватку, нанес вслепую удар кулаком. Он сел, судорожно нашаривая свои мечи, но их не было; и рука, привычно потянувшаяся к поясу, не нашла рукояти кинжала. Ремень тоже исчез; под пальцами вместо гладкой кожи бугрилась смятая ткань холщовой туники.
Это заставило его окончательно проснуться. Вскочив, Конан бросился вперед, к маячившим перед ним двум или трем фигурам - бросился, не думая ни о мечах, ни об арбалете, ни о прочем своем оружии, ибо в мыслях у него было только одно: фляга! Бронзовая фляга, его разум, его душа, упрятанная в потайной кармашек пояса!
Что-то мягкое подвернулось под ноги, и киммериец упал в алую траву, не дотянувшись на половину ладони
24. ПЛЕМЯ ТИИ'КА
Конан ругался и ревел, как дикий зверь, наступая на съежившуюся в испуге Рину.
– Кром! Небольшие неприятности! Все кончится благополучно!
– Взмахнув огромным кулаком, он набрал побольше воздуха в грудь.
– Благополучней некуда! Проклятый лес! Проклятые ублюдки! Они украли все, все!
– Не все, - робко возразила девушка, и это было правдой; до арбалета и колчана похитители не добрались. Но дорожные мешки, припасы, оружие Рины, драгоценные Рагаровы клинки, а главное - пояс с бронзовым сосудом! исчезли. Кроме арбалета, у Конана остался только кривой засапожный нож; у его же спутницы не было ничего, кроме одежды - да и та находилась сейчас в изрядном беспорядке.
– Я почти догнал их!
– снова рявкнул Конан.
– Если бы не ты...
– он со злостью сплюнул.
– Кто же виноват, что ты запнулся о мою ногу!
– Серые глаза Рины наполнились слезами.
– Надо было глядеть, что там лежит на земле!
– Лежит!.. На земле!..
– Киммериец никак не мог успокоиться.
– Все твои цветы! Если б не эта пакость, никто бы и не улегся на землю!
Он принялся яростно топтать букет, превращая хрупкие чаши колокольчиков и цветочные стебли в слизистое крошево. Рина некоторое время глядела на него, потом вдруг шмыгнула носом, вытерла глаза и улыбнулась.
– А все-таки как было хорошо!
– мечтательно произнесла она.
– Как хорошо! Я словно летала в небесах в твоих объятьях...
– Хорошо, - согласился Конан; выместив гнев на чародейных цветах, он немного пришел в себя.
– А сейчас - еще лучше! Когда же кончится время сна, все будет просто замечательно! Я превращусь в безгласного скота, и ты поведешь меня на веревочке прямо в храм! Интересно, что я скажу Митре? Как вознесу мольбы о прощении? Мне не удастся даже замычать или залаять! Я лишусь памяти и речи, стану глупее распоследнего осла!
Рина озабоченно нахмурила лоб.
– Этого не случится, Конан, не тревожься! У нас еще есть время. И предчувствие меня не обманывает: все закончится хорошо.
– Во имя милостей Митры!.. Перестань повторять это, женщина! Перебросив за спину арбалет и колчан, киммериец направился к зарослям, обрамлявшим край полянки.
– Похоже, эти ублюдки исчезли где-то тут... пробормотал он, срезая ножом гибкие прутья, чтобы расчистить проход.
– А! Погляди-ка! Дыра! Дыра и лианы!
Перед ним зияло небольшое отверстие - лаз, светлевший среди плотно переплетавшихся ветвей; к сучкам попрочнее были привязаны две лианы. Конан продолжал работать ножом - для него этот ход на нижние ярусы оказался слишком тесным.
– Не слишком-то умны эти вороватые твари, - буркнул он.
– Не догадались сбросить лианы...
Рина подошла и встала за его спиной, внимательно разглядывая отверстие.
– Ты заметил, как они выглядят?
Конан, врубаясь в заросли, покачал головой.
– Почти ничего не разобрал... глаза слипались после этого дурмана...
– Он плюнул на ближайший цветок.
– Недаром я всегда предпочитал вино! Честное вино лучше любого колдовского зелья! Если б не это твое...
На алых губах Рины мелькнула загадочная улыбка, потом ее рука ласково пригладила взлохмаченную гриву киммерийца.