Конан и Два талисмана
Шрифт:
Но не разгорается сверх меры костер, не прогорает хворост, не ломаются обуглившиеся прутики, на которых висит котелок, источающий удушающее зловоние. Аккуратно пылает волшебный костер, равномерно прогревают оранжевые языки закопченное днище котелка, кипит, варится пахучее зелье.
У костра в свободных позах расположились трое. Могучий, широкоплечий воин с гривой черных волос, загорелым лицом и неожиданно синими глазами; стройный, небольшого роста человек с тонкими, подвижными пальцами и острым, как бритва, взглядом; и гном со спутанной
— Колдуны в царстве Вармина тоже умели обходиться несколькими поленьями, а костер горел бесконечно… — Гном тяжко вздохнул.
— Мне жаль, Хепат, что так случилось с твоим кланом, — сказал человек с острым взглядом.
Сказал, впрочем, без всякой жалости, скорее, даже весело.
— Эти дикари никого не щадят… Действительно, мне очень жаль.
Широкоплечий воин досадливо поморщился и подвинулся к костру — прохладная ночь исстари заставляла людей прижиматься к огню. Однако костер был так невелик, что воин крякнул с досады. И только протянув к огню широкие, твердые ладони, почувствовал, наконец, тепло. Еще раз, убедившись в том, что ветер относит ужасный запах варева на того, кто его варит — то есть на человека, чересчур весело произносящего слова соболезнования, воин пробурчал:
— Очень уж ты весел, Эскиламп. Твой учитель, помнится, тоже часто смеялся, пока его не сожрала гигантская змея…
Эскиламп в очередной раз искренне рассмеялся. Он не был злым или бессердечным человеком. Просто — веселым от природы. И даже освоенное в совершенстве темное ремесло колдуна не изменило его нрава.
— Ах, Конан, ведь это ты рассчитал так, чтобы змея набросилась на моего бедного учителя… Но я не сержусь — он ведь хотел тебя обмануть.
— Хотел, это еще бы ладно, — зачастил Хепат, — он на самом деле нас обманул! Обещал сокровища дракона! А они оказались под неподъемной каменной плитой!
— Но у вас остались драгоценные камни короны! Их нужно было продать, пока они не превратились в булыжник!
— Продать-то мы продали, только ненадолго хватило, — проворчал Конан.
Он покачал головой и усмехнулся. Хепат, очевидно также устремившись мыслью в прошлое, закряхтел и поскреб затылок.
— А что там было дальше — ты сумел вернуть колдовской кинжал своего «бедного учителя»?
Конан придирчиво оглядел колдуна — оружия на нем не было.
— Конечно. Пришлось заставить змею выплюнуть свою добычу… — На сей раз Эскиламп не смеялся.
Задумчиво извлек откуда-то из недр плаща изящный кинжал в украшенных самоцветами ножнах, медленно, мягким, текучим движением обнажил клинок.
Конан помнил рассказ Актиона, погибшего наставника Эскилампа, об этом необычном артефакте. Многие тысячелетия передавался от учителя к ученику чудесный кинжал — символ могущества и волшебной силы. Изготовил его в незапамятные времена безымянный мастер, а великий чародей, имя которого осмеливались произнести только посвященные в высшие
И пронесли это грозное оружие через бесчисленные тысячелетия великие колдуны — духовные потомки могучего чародея, жившего, по преданиям, задолго до возникновения цивилизации хайборийцев.
Некоторое время все трое молчали, не сводя глаз с кинжала. Первым очнулся Конан. Отвел взгляд, тряхнул головой.
— Я помню, как трудно с ним расстаться, если взять его в руки…
Эскиламп спрятал кинжал и стал помешивать жидкое варево в котелке.
— Уже скоро… Скоро, Конан ты узришь свое ближайшее будущее…
— А моё? — всполошился гном.
— Твоё? — колдун сделал вид, что задумался. — Ты ведь оруженосец Конана… Значит его будущее — это и твое тоже!
Хепат успокоился. Путаясь пальцами в пышной бороде, почесал подбородок. Затем опасливо потянул носом воздух:
— И мы должны будем это выпить?
— Это должен выпить Конан! — Колдун снял котелок с огня и поставил поодаль — остудить.
Костерок горел неугасимо. Хворостины исторгали огонь, оставаясь только чуть-чуть обугленными. Пронзительно закричала ночная птица, заставив Хепата вздрогнуть.
Успокоившись, гном подозрительно оглядел товарищей — не заметил ли кто его испуга? Получалось, что никто не заметил: Конан был занят своими мыслями, Эскиламп, чему-то усмехаясь, переливал зелье из котелка в кружку.
— Хорошая у тебя кружка, Конан, — колдун внимательно рассматривал барельефы странных существ, почти касавшихся друг друга в застывшем, неоконченном танце.
Казалось, посмотришь достаточно долго и внимательно — и сам застынешь, оцепенеешь, а они возьмут друг друга за лапы и понесутся в жутком, нелепом хороводе.
— Ее подарил мне демон Аскеледон, — просто сказал Конан.
Эскиламп с любопытством вскинул брови.
— Да, я слышал… Интересно, как тебе удалось победить одного из семи демонов?
Киммериец усмехнулся:
— Он сам научил меня заклинанию, лишающему демонов волшебной силы!
Эскиламп чуть не выронил кружку. Затем осторожно поставил ее на землю и только тогда осторожно осведомился:
— Ты его помнишь, заклинание? Сможешь вспомнить?
Конан покачал головой. Затем, нахмурившись, пояснил:
— Вместе с волшебной силой исчезли все дары демона, в том числе и заклинание… Я много раз пытался… Не помню ни единого слова!
Хепат гулко откашлялся.
— Я помню, что слова там были… корявые, какие-то… страшные! У меня мурашки бежали по спине, когда Конан их произносил…
— Жаль… — Колдун поднял кружку на уровень глаз, еще раз полюбовался изображением драконов и прочих гадов, приготовившихся ожить сразу же — как только прозвучат волшебные слова.
— Жаль, — повторил он задумчиво, — а ты знаешь, Конан, кружка до сих пор сохраняет связь со своим первым хозяином! Я чувствую присутствие демона. Он, конечно, очень далеко, но… кто знает…