Конан и Гнев Сета
Шрифт:
— Кто ты?— спросил Конан.— Я вижу перед собой Олвину, но ты не она!
— Забыл…
Девушка грустно покачала головой и вдруг придвинулась к киммерийцу. Прекрасные глаза влажно блеснули, губы призывно дрогнули, лицо мгновенно преобразилось, излучая такую волну желания, что сердце Конана забилось, вот-вот готовое выскочить из груди. Она прильнула к его устам.
— Неужели забыл?!
Ее дрожащий голос прозвучал страстно, но чувствовались в нем и затаенная тоска и надежда.
— Деркэто!— выдохнул он.
— Ты только теперь вспомнил меня…— Она грустно покачала головой.
—
— Так ты не забыл?!
На миг надежда изгнала тоску, но вместо ожидаемого всплеска ответной радости она увидела словно окаменевшее лицо Конана.
— Зачем ты сделала это?
— Ты мне не рад…— с тоской произнесла она.
— Я рад видеть тебя,— сами собой произнесли его уста, и Конан понял, что это правда.— Но зачем ты сделала это? — повторил он.
— Та, чье тело я сейчас занимаю, просила меня соединить вас, и я решила попытаться.
— Кром! А ты отзывчива, Богиня Страсти! — горько усмехнулся киммериец.
— Твой сарказм не к месту, милый. В любви каждый старается для себя.
— Так ты…
— К чему скрывать то, что и так ясно, раз я здесь!
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— А если бы?— не унималась она.
— Если бы…— Он задумался, но тут же тряхнул головой.— О чем ты говоришь! Для меня уже не может быть никаких если, ведь люди не бессмертны!
Однако Деркэто, похоже, извлекла из его слов, а быть может, и поведения что-то для себя важное, потому что удовлетворенно кивнула, и, хотя спорить не стала, вид у нее был весьма довольный.
— Так, значит, нет?
— Ты ведь знаешь — у нас разные пути,— уже совершенно спокойно ответил он.
— Все в жизни меняется. Как знать, быть может, и ты еще изменишь свое мнение,— заметила она.
— Что ты хочешь сказать?
Он обернулся к девушке и, увидев встревоженное лицо Олвины, поначалу ничего не понял.
— Что с тобой? — Она заботливо отерла пот с его лба.— Опять тот сон?
Это была Олвина, но теперь уже не только телом, но и душой, и Конан понял, что осознает это не без грусти. Однако он тут же подавил это чувство и, обняв девушку за плечи, успокоил ее:
— Все хорошо. Теперь я знаю все, и кто-то скоро ответит за это.
Зенобия не находила себе места. Ночью она проснулась словно от удара, с твердой уверенностью, что над мужем нависла неотвратимая беда. После пережитого накануне вечером ужаса, когда зашевелились древние стены замка и одна из них, приняв облик отвратительного монстра, попыталась расправиться с ней и с сыном, королева никак не могла успокоиться.
Люди были взбудоражены, замок напоминал гудящий улей, и полночи о сне никто не помышлял. Спать отправились лишь под утро. Зенобии с трудом удалось заснуть, когда в душу ее острыми когтями вцепилось предчувствие беды. Королева встала и остаток ночи металась по спальне, словно зверь, запертый в клетке, не находя себе места. К утру она решила, что делать, и, едва день вступил в свои права, бросилась в храм Митры, находившийся тут же, в замке Троцеро.
Собственно, это был не храм, а всего лишь небольшая комнатка, в которой
Зенобия закрыла за собой дверь. Ее била нервная дрожь, ноги едва держали, и она без сил опустилась на колени, обратив пылающий взгляд к небольшой статуе Митры, которая стояла в неглубокой овальной нише, приподнятой над полом.
— О, Податель Жизни, Творец Всего Сущего,— молитвенно сложив руки, заговорила она быстрым, взволнованным шепотом,— молю и заклинаю: услышь меня и помоги! Ты знаешь, через сколько препятствий пришлось пройти мне, чтобы спасти свою любовь, так не дай же угаснуть жизни того, кому она посвящена. Если будет на то твоя добрая воля, возьми мою жизнь, но у него не отбирай
Она говорила и говорила. Слова лились из нее сами собой, складываясь во фразы, которыми она описала всю свою жизнь, от рождения и до сего дня. Словно отворились ворота шлюза и позволили выплеснуться тому, что она столь тщательно скрывала ото всех, даже от Конана, в течение стольких лет.
Сквозь слезы смотрела она на светлый образ Митры, и ей казалось, что он благосклонно, с отеческой улыбкой выслушивает ее исповедь. Но когда зазвучал рассказ о ее перевоплощении, словно грозовая туча пронеслась над его челом, придав лицу мрачное, жестокое выражение, и тогда Зенобия поняла, что поступок ее не понравился Подателю Жизни. Однако очень скоро лик Светлого Бога вновь прояснился, и она вздохнула с облегчением, но затем сомнения вновь вернулись к ней. Правильно ли она поступила, нарушив запрет Деркэто и рассказав об их договоренности?
Она говорила и изводила себя вопросом: показалось ей это или нет? Однако, как ни мучительны были сомнения молодой королевы, ответов она так и не получила. Она закончила говорить и молча смотрела в безжизненные глаза каменного бога, словно и впрямь ожидала от него вразумительного ответа. Внезапно она ощутила тяжесть в груди, почувствовала дурноту, голова у нее закружилась, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться рукой о стену.
Что это? Неужели всемогущий услышал ее и принял жертву? Она постояла еще некоторое время, стараясь не двигаться и приходя в себя, потом тихонько встала и склонила голову.
— Благодарю тебя, Пресветлый, за то, что внял моей просьбе. Пусть я умру, но он останется жив,— повторила Зенобия и нетвердой походкой пошла прочь.
Вход в пещеру больше походил на уродливую, не слишком заметную дырку в теле горы, края которой заросли мхом, а свешивавшийся почти до земли плющ закрывал ее едва ли не полностью.
Конан запалил факел, отвел живую занавесь в сторону и, согнувшись, вошел внутрь. Шагов пять ему пришлось идти в таком положении, потом ход резко расширился, киммериец смог выпрямиться и пошел быстрее. На пути ему постоянно попадались ответвления от основного хода, которые, впрочем, никуда не вели. Правда, среди них оказались два длинных коридора, отнявших достаточно много времени, прежде чем выяснилось, что заканчиваются оба тупиками.