Конан и осквернители праха

Карпентер Леонард

– Что ж, мой отважный чужеземец, ты в самом деле довольно ловко разделался с Хада Хуфи! – Голос у Нитокар был низкий и звучный. Она говорила, а губы и брови изгибались самым бесстыдным образом. – Я, право же, рада: его представления со змеями успели изрядно мне надоесть! Но ты, наверно, вконец замучился, у тебя все болит...

Она стояла прямо перед ним, верные слуги – по бокам. Подняв унизанную кольцами холеную руку, царица неожиданно крепко стиснула его руку повыше локтя.

Конан с трудом принудил себя к неподвижности: его так и подмывало отпрянуть, избегая ее прикосновения. Он ответил:

– Воистину, госпожа,

я в порядке. Эти две девушки только и делали, что растирали меня... – Оглянувшись, он с некоторым удивлением убедился, что девчонки торопливо уносили ноги по направлению к дальней двери. Только и было видно, как перекатывались при ходьбе две аппетитные попки.

– Вот как? Значит, тебе необходимо посетить мои покои: я сама проверю, хорошо ли они позаботились о твоих ранах, – заявила Нитокар. – Знай, я весьма искусна во врачевании и храню у себя множество мазей и притираний, способных быстро восстановить твою силу... – Ее рука еще крепче стиснула его бицепс, так, что накрашенные коготки впились в тело. Стоя между евнухами, царица притянула Конана к себе. – А ты, в свою очередь, расскажешь мне, где ты выучился так драться...

Делать нечего, Конан позволил троице отвести себя к небольшой двери в головной части зала. Особого выбора у него не было, хотя душу так и распирало отвращение: он уже видел, что под покровом чувственности царица скрывала чудовищную жестокость. Шагая мимо тронного возвышения, киммериец ощущал на себе взгляды. Хораспес смотрел с холодной насмешкой. Юная царевна, уже повернувшаяся уйти, – с едва скрываемым отвращением. Остальные масляно лыбились, явно понимая, зачем Конан топает к выходу следом за красавицей царицей. Евнухи по-прежнему держались рядом с молодым великаном, но он отметил про себя, что на сей раз дворцовая стража за ними не следовала.

– Мне очень нравится борьба, – продолжала между тем Нитокар. – Хотя этот вендиец был поистине невыносим. Вечно намажется этой своей дрянью, от которой разит прогорклым козьим маслом...

Они поднялись по каменному пандусу, минуя внутренний садик с фонтанами. Множество ламп заливало его светом, похожим на настоящий дневной, между ветвями деревьев сновали розовые и золотистые пташки.

– Хада Хуфи был так груб! И почти не говорил по-шемитски. Вечно угрюмый... все они такие, эти чужеземные рабы, за которых платят сумасшедшие деньги. Разве подобный человек мог должным образом оценить мое искусство?

Наверху пандуса находилось мраморное крыльцо с колоннами, а за ним – широкий коридор, почти сразу загибавшийся в сторону. Туда-то они и направились.

– ...Ибо умение управлять человеческими чувствами есть своего рода искусство, – без умолку болтала царица. – Со времен древности из рук в руки передаются замечательные секреты, изобретения ученых мудрецов. Например, удивительные мази: они могут многократно усилить и наслаждение, и боль... – Она вновь многозначительно подняла брови и засмеялась, как замурлыкала. – Но кто возьмется сказать, где кончается удовольствие и начинается страдание?.. И наоборот?.. И велика ли разница между ними?..

Она заговорщицки прижалась к Конану, и он заметил, что одновременно придвинулись ближе и ее приспешники.

– Вот, например, я храню у себя плеть-пятихвостку, – продолжала Нитокар. – Все шипы на ней смазаны разными веществами, каждое из которых воздействует на плоть по-особенному.

Целый пир боли!.. Пир, щедро приправленный наслаждением!.. Всякому, кто когда-либо оказывался у меня под кнутом, я предлагала попробовать разграничить наслаждение и страдание!.. Как ты думаешь, многим ли это удалось?..

Они добрались до высокой позолоченной двери в конце коридора.

– Я не сомневаюсь, ты получишь огромное удовольствие, мой варвар... – обернулась к Конану Нитокар и подняла руку, чтобы погладить его по щеке. – Так или иначе, если судьба уготовила тебе нечто, вовсе не спрашивая, хочешь ты или не хочешь, – лучше уж расслабиться и получить удовольствие...

Один из слуг распахнул тяжелую дверь. Комната, представшая глазам киммерийца, напоминала не будуар, а скорее аптеку. Всюду – столы со всевозможными баночками и флаконами, по стенам развешаны какие-то странные приспособления... По мнению Конана, здравомыслящему человеку в подобном помещении было решительно нечего делать. Он и не собирался переступать порог, покуда была на то его воля. Он выдернул свою руку из руки царицы, игриво увлекавшей его вперед. Еще миг – и его локоть врезался под ребра слуге, наступавшему ему на пятки. Он почувствовал, как его локоть буквально проткнул слои по-детски мягкого жира на животе евнуха, добираясь до крепкой мускулатуры.

Слуга изумленно выдохнул, переламываясь в поясе. Развернувшись, Конан снизу вверх вмазал ему в рожу коленом и довершил дело, опустив бедняге на затылок тяжелый, как молот, кулак. Однако угомонить толстяка оказалось не так-то просто даже ему. Тот никак не падал: согнулся, шатался, но все-таки еще силился вслепую ухватить Конана поперек тела. Шут его знает, – мелькнуло в голове у киммерийца, – может, коварная Нитокар его накачала какой-нибудь гадостью, он и не чувствует ничего!.. Выругавшись, Конан нагнулся, сцапал евнуха за пояс, поднял его, брыкающего в воздухе ногами, и с размаху швырнул вниз головой о дверной косяк.

– Неотесанный варвар! Ты заплатишь, если... – пронзительно закричала Нитокар. Вмешаться она, правда, и не пыталась. – Стража! Раб взбунтовался! Взять его!.. А-а-а...

Вопль оборвался: поверженный слуга рухнул в ноги царице, так что оба опрокинулись через порог. Это освободило дорогу второму евнуху. Тот осторожно обошел упавшую Нитокар, перепрыгнул через своего сотоварища и со всех ног погнался за Конаном.

Киммериец уже удирал по коридору, но, заметив погоню, повернулся к евнуху лицом. Его преследователь успел прихватить из спальни царицы оружие – длинный кинжал с волнистым лезвием. Этот кинжал не показался Конану пригодным для серьезного дела. Скорее он был призван ласкать чей-то глаз. А может быть – внушать страх.

– Ну, давай, давай, – прорычал киммериец, обращаясь к слуге. – Если бы ты уже не был евнухом, я бы тебе...

Тот зарычал в ответ и бросился к нему, держа свое оружие на уровне пояса. Подскочив, он занес кинжал высоко над головой, но Конан ударил его по руке, уходя от удара. Кинжал пошел в сторону, описывая дугу, и Конан перехватил его рукоять. Он полоснул евнуха по брюху, потом вздернул руку, метя в горло. Тонкое лезвие застряло в сухожилии под подбородком и обломилось. Слуга царицы схватился за горло и, невнятно булькая, осел на пол. Конан отшвырнул окровавленную рукоять и со всех ног кинулся прочь.