Конан и потомок Пха
Шрифт:
Но всё оказалось в порядке: уровень грунтовых вод проходил явно гораздо ниже, и окружающий яйцо песок оставался сырым только из-за того, что влага поднималась по капиллярам между песчинок. А сами песчинки даже в глубине ямы были вполне тёплыми: похоже, тёмно-коричневый песок кромки озера солнце нагревало очень даже прилично. А странный тёмный цвет они имели из-за того, что явно образовались из окружавших озеро скал.
В первый день, остаток которого Конан провёл на одеяле, расстеленном в кустах, он просто отсыпался. Когда лучи заходящего солнца стали бить ему в глаза, он повесил на ближайший куст свой плащ: заворачиваться в шерстяное огромное полотнище
Проснулся киммериец уже в сумерках. Подумал, стоит ли в третий раз раскапывать яйцо. Но решил этого не делать: Нэйла в любом случае не стала бы так поступать, поскольку, как и все другие, пусть и не столь крупные, самки морских черепах, никогда бы больше к малышу не вернулась, даже если б осталась жива. И единственное, за чем должен теперь последить Конан – так это за тем, чтоб никто из мелких хищников или обитателей побережья не откопал его подопечного.
Чтоб съесть.
Эта мысль навела Конана на ощущение пустоты в желудке.
Вот ужином варвар и занялся, даже не разводя костра – не хотел создавать во тьме ориентиров кому бы то ни было. Так что порция сухарей, ломтиков вяленного мяса и сухофруктов, снова запитая водой прямо из озера, вскоре навевала на его желудок и прочие части тела умиротворяющее тепло и сонливость. А что: можно смело спать дальше!
Спал Конан прекрасно и ночью.
Никто и ничто его сон не тревожило: похоже, кто бы тут ни обитал, поохотиться на крупного и вооружённого стальными зубьями зверя желающих не нашлось. Собственно, варвар удивился бы, если б как раз нашлось: он, пока шёл по кромке берега, внимательно изучал следы, имевшиеся как на песке, так и на участках глинистого побережья. И никого крупнее и опасней лис и кроликов не обнаружил. Разве что змей и мышей. Ну, эти, как известно, живут буквально везде…
Утром Конан первым делом осмотрел полосу песка вокруг своего природного инкубатора. Всё в порядке – ни единого следа кого-нибудь любопытного. Вот и хорошо.
Позавтракав, варвар отправился в гущу кустов. Выбрав подходящий сук на карликовой берёзе, срубил его в три удара меча. Принёс в свой «лагерь». И принялся обстругивать сук до нужной формы и размера. Через час импровизированное древко было готово. Варвар достал тетиву, бережно хранимую в самом потаённом и глубоком кармашке сумы, и приладил её. Так, теперь – стрелы.
На обстругивание тонких веток уже ивы ушло тоже около часа. После этого оставалось лишь приладить к ним хранящиеся в другом кармашке необъятной сумы наконечники. Без оперенья стрелы вполне могли обойтись – варвар привык стрелять и такими.
Опробовал точность боя и силу нового оружия Конан на трухлявом пне, имевшемся в пяти шагах в чаще кустарника. Нормально.
Однако чтоб добыть себе на обед кролика, пришлось как следует полазать по чаще, окружавшей кромку озера. Не то, чтоб она была широкой или непроходимой – как раз наоборот! – а просто потому, что кролики не очень спешили подставляться под его оружие. Но любое терпение рано или поздно бывает вознаграждено: через два часа Конан уже свежевал пятифунтовую тушку, одновременно подкладывая дров из сушняка в небольшой костерок…
Кролик
На вторую ночь Конан обнаружил, что его вторжение на чужую территорию хоть и вызвало определённое беспокойство у местного «населения», однако особенно сильно волноваться по этому поводу эти обитатели побережья не собираются: к остаткам закопанных потрохов кролика ночью пытался подобраться какой-то лис. Но непрошенный гость мгновенно сбежал, когда варвар зло шикнул на него. Такое поведение сказало варвару о двух вещах: человека эти обитатели не видели никогда, а традиций раскапывать пляж в поисках чьих-либо яиц у местных хищников нет. Вероятно, с яйцами черепах они не сталкивались. Чего не скажешь о кроликах, и остатках их тушек.
Утром солнышко светило ничуть не слабее, чем в предыдущие дни, и киммериец решил обойти расставленные накануне вечером силки, пока кто-нибудь более шустрый не сделал этого за него. В двух из семи расставленных ловушек попались кролики, ещё в один – весьма крупная мышь, напоминавшая размером, скорее, крысу.
Крысу Конан отпустил, кроликов забрал в лагерь, снова насторожив силки.
Этот день тоже прошёл спокойно. Правда, за дровами Конану пришлось уже сходить подальше – поскольку растительность вокруг озера не отличалась густотой и солидностью, толстых сучьев и веток почти не было, а всё больше высохшие стебли колючей ежевики, да разных других кустов.
На третий день Конан начал сильно скучать. Правда, его утешала мысль о том, что Нэйла обещала, что Улюкен вылупится всего за пять дней…
К полудню шестого дня знаменательное событие наконец произошло.
Конан, сидевший на песочке пляжа в трёх шагах от своего инкубатора, ковыряя палочкой в зубах, заметил, как шевелятся песчинки. Затем кто-то начал тоненько пищать – из-под песка! Конан не придумал ничего лучше, как мягким голосом предложить:
– Давай-давай, Улюкен! Ты должен сам откопаться!
Песчинки стали шевелиться сильнее. И вот уже через каких-то пять минут маленькая, трогательно похожая на материнскую, мордочка, появилась наконец над поверхностью! Малыш некоторое время как бы отдыхал, моргая, чтоб стряхнуть налипший песок с глазниц, и осмотреться. Конан помахал ему рукой:
– Привет, Улюкен! Как дела?
Черепашонок ничего не ответил. Да Конан, если честно, и очень удивился бы, если б тот ответил!
Конан подошёл к кромке воды, слегка похлопал ладонью по её поверхности:
– Давай сюда! Вот она – вода!
Когда малыш выбрался из норы, и смешно перебирая ластами, направился к кромке озера, варвар хитро ухмыльнулся в отросшие усики: а шустрый малец оказался! Когда черепашонок проползал мимо огромных сапог Конана, ему показалось, что тот весьма хитро посмотрел на человека. Однако варвар заставил себя усмехнуться: мало ли чего не привидится после двух недель одиночества! Из которых пять дней к тому же вообще ничего не делал!
Через минуту лишь след от крохотных конечностей да успокаивающиеся круги на воде говорили о том, что только что сюда нырнуло тельце размером с небольшую утку-мандаринку. Только не столь красочно-яркое, а зеленовато-серое.