Конан Великий
Шрифт:
Не Конаном была обижена прекрасная королева, и не на него она злилась. Ее супруг был мужчиной, понять которого до конца не смогла бы ни одна женщина, не говоря уже о том, чтобы удержать его при себе. Какие-то неведомые силы влекли его по жизни, наделяя его силой и энергией, сопоставимыми но мощи с вулканами зингарского побережья. К этим силам примешивалось какое-то особое, выстраданное Конаном отношение к неписаному кодексу чести, который он чтил свято и романтично, как юноша, впервые взявший в руки оружие и еще не столкнувшийся с грязью мира.
Нет, не на киммерийца были направлены гнев и раздражение королевы. Личной угрозой себе, своему
Взять хотя бы эту рыжую Амлунию. Этакая романтическая воительница, слепо восхищенная могучим завоевателем. Как бы не так, по всем донесениям шпионов выходило, что эта хитрая потаскуха, готовая предложить, кому надо, свой капитал — жадное до плотских утех тело, прекрасно понимала, что делала. Во всех действиях куртизанки чувствовался дальний прицел, она знала, куда всадить острие кинжала своей любви.
На миг Зенобия представила, с каким удовольствием вцепилась бы в рыжие волосы Амлунии, выцарапала бы голыми руками ее бесстыжие глаза… Но, чтобы реализовать эти мечты, нужно было бы бросить государственные дела, покинуть Тарантию на много дней… А этого королева позволить себе не могла.
Куда более таинственной и потому более опаской представлялась Зенобии другая соперница — Ясмела, о которой сам Конан, как всегда откровенно и бестактно, рассказал ей. Во власти далекой хорайской правительницы до сих пор оставалась часть сердца киммерийца. Сейчас она решила использовать все свое влияние на Конана, чтобы заставить, вынудить его бросить свою страну, армию, семью — и заняться спасением ее пошатнувшегося или утраченного трона.
Но страшнее всех женщин угрожало независимости и благополучию Конана влияние отвратительного карлика. Подчас его поведение напоминало женскую хитрость, подчас — изворотливость и расчетливость евнуха. Убогий Делвин умел обернуть себе на пользу, свою кажущуюся слабость.
И все же формально карлик был мужчиной, и это позволяло надеяться на то, что министры и военачальники Аквилонии не подпадут под его влияние так же слепо, как подпал Конан. И тогда…
Но могла ли она, мучающаяся, страдающая королева, супруга короля, раскрыть свою душу хоть кому-то? До сих пор она молчала ради спокойствия двора, ради мира в семье, мирясь с безудержным нравом Конана, с постоянным риском, которому он себя подвергал, порой — совершенно бессмысленно, в бесчисленных войнах и сражениях. Но теперь королю грозила опасность совсем иного рода. Сердце королевы, любящей женщины, кричало ей об этом. И все же Зенобия знала, что не может доверять никому в этом полном скрытых интриг и закулисных игр дворце. Оставалось лишь ждать хоть мимолетного возвращения Конана, чтобы попытаться вразумить его, объяснить ему причину беспокойства.
Вздохнув, королева подошла к зеркалу, распустила полосы и стала готовиться ко сну. Вызванная звонком служанка быстро погасила большую часть свечей, оставив лишь несколько огоньков у изголовья широкого ложа под пышным балдахином. Затем Зенобия вновь осталась одна.
Неожиданный стук в дверь, ведущую в дальние покои и дальше — в служебные помещения для караула, не испугал королеву. Ей и раньше доводилось принимать пришедших через черный ход в поздний час посетителей. Вот и сейчас, скорее всего, это один из ее тайных шпионов, пропущенный капитаном дворцовой стражи, исполняющим ее строгие распоряжения. Набросив
В полумраке Зенобия разглядела странную высокую фигуру в болтающемся, словно на вешалке, длинном плаще, с рукавами, волочащимися почти по полу. Тень от низко надвинутого капюшона полностью скрывала лицо незнакомца. И все же что-то в этом силуэте казалось Зенобии знакомым. Не во снах ли она видела эту тень? Но в каких — кошмарных или пророчески мудрых? Помянув про себя имена основных богов Хайбории, она сказала:
— Итак, ты пришел. Зачем? Чтобы дать мне мудрость или утешение, которые помогут мне найти опору и бушующем море этой жизни? — Сделав шаг назад, она открыла дверь пошире: — Ну что ж, если так, незнакомец, тогда входи!
Глава XVI
ГЕРОЙ ИМПЕРИИ
Командующий экспедиционным корпусом, капитан Эгилруд ехал верхом вдоль подножия скальной гряды, Поросшей лесом. Большинство высоких деревьев на этих скалах было сожжено дотла или изуродовано молниями во время многочисленных гроз, бушующих по полгода в этих местах. Найдя удобное место, Эгилруд поднялся в сопровождении двух адъютантов на вершину скалы. Ряд за рядом поросшие зеленью лесов кряжи уходили вдаль — к могучим стенам Карпатского хребта.
Один из адъютантов, остановив коня, молча показал рукой куда-то вперед. Проследив направление его жеста, Эгилруд увидел возвышающуюся над одним из проходов между гигантскими скалами каменную башню. Квадратное в плане сооружение выглядело изрядно потрепанным боями или же многими веками гроз, морозов и жары. По верхней площадке башни двигались какие-то тени, сверкнул металл оружия или доспехов.
— Не очень-то серьезная крепость, — заметил Эгилруд. — Но зачем держать гарнизон в отдаленной, полуразрушенной башне? Здесь поблизости й городка-то завалящего нет. Что докладывает разведка? — обратился он к одному из адъютантов.
— Других объектов противника в окрестностях нет. Ни укреплений, ни следов полевого лагеря. Вот только мне кажется, что подобраться незамеченными к башне будет трудно.
— Согласен, — кивнул Эгилруд. — И все же я считаю, что нам стоит ускорить продвижение и если не застать гарнизон врасплох, то по крайней мере не дать ему серьезно подготовиться к обороне. Не думаю, чтобы в этой глуши они ожидали нападения. Мы так долго пробирались по коринфийским горам, расквасив себе столько носов, — не поворачивать же обратно и идти в обход из-за какой-то неизвестно почему охраняемой башни.
Эгилруд впервые совершенно самостоятельно командовал таким большим отрядом и всячески искал повода отличиться. Ведь назначил его на эту должность лично Конан — король великой Аквилонии, а в ближайшем будущем — и Повелитель Мира. Чувствуя, что правитель доверяет ему и в то же время — испытывает, Эгилруд не мог упустить такую возможность.
Молодой офицер всегда смотрел на киммерийца как на героя. Но с тех пор как Конан на его глазах один вошел в полный врагов зал, закрыв за собой дверь, после той резни, которую он учинил, самолично разделавшись с двумя вражескими королями, заложив тем самым основу новой могучей империи, — после того дня уважение и восхищение, испытываемые Эгилрудом по отношению к Конану, переросли в почти поклонение ему как божеству. Втайне от всех капитан лелеял надежду, что в один прекрасный день король, положив ему на плечо руку ими меч, передаст верному последователю часть своего сверхъестественного могущества.