Концерт для скрипки со смертью

Хэррод-Иглз Синтия

– Да, но я бы никогда... – Она смущенно остановилась.

– Нет, я не думаю, что вы бы так поступили. – Он выловил яичную ложку и с минуту скреб ее. – Ужасно прилипчивая штука, этот желток. Нет, вы бы никогда не попытались решить за него. Так же, как и я. Я не думаю, что вы способны принимать решения за других людей, да вы и не должны так делать. Беда в том, что Билл слишком чувствительный. – Он неожиданно широко улыбнулся, и оказалось, что у него ярко-голубые глаза. – Я знаю, все родители так говорят. Но Билл всегда был такой – он беспокоился обо всем. Совестливый. Он всегда старался рассмотреть обе стороны

любого вопроса и быть справедливым со всеми, это и привело его на тот путь, которым он идет, понимаете? Его совесть опережает его чувства, и это его запутывает. Так, ну эта, кажется, уже чистая. Я не надел очки, так что вам придется приглядывать за моей работой.

Она приняла у него ложку и начала протирать, даже не глядя на то, что делает.

– Что же, по-вашему, он сделает? – Глупостью было спрашивать это, но ведь каждому время от времени хочется, чтобы его убедили.

– Я не знаю. Хотелось бы мне, чтобы я мог вам ответить, потому что, если быть честным, вы мне нравитесь, а вот Айрин мне никогда не нравилась. Она ему не подходила с самого начала – слишком резка, слишком стремится пробиться, слишком смотрит вперед и всегда оценивает вещи по их стоимости. Его мать считала, что она сможет и его сделать пожестче, более пробивным, но я ей говорил, что он и такой, как есть, достаточно хорош для самого себя. Он видит и понимает больше, чем остальные, вот и все. Я даже скажу вам больше – что бы он ни решил, это будет для него нелегким решением. Он будет решать долго, и это время будет для него болезненным. И для вас тоже, – добавил он, оценивающе глядя на нее, – но я считаю, что вы сможете пережить это. И вам же не нужен такой мужчина, который мог бы решить подобный вопрос легко, быстро и просто, верно ведь?

– Нет. Нет, я полагаю, такой не нужен. – Но облегчения ей это признание не принесло.

Некоторое время оба делали свое дело в молчании, пока мистер Слайдер не заговорил вновь.

– Ну вот, последняя ложка, и конец делу. Вы хорошая маленькая работница. И вот что я вам скажу. – Она посмотрела ему в глаза, и он улыбнулся ей. – Я так считаю, что хоть Билл и свернул себе с вами голову, но свернул он ее в правильную сторону. Это может тянуться какое-то время, но я так считаю, что под конец он решит все правильно. Ну, а теперь я хочу принять ванну. Вы еще будете здесь, когда я вернусь?

– Я не знаю, – ответила она, действительно не зная, на какой срок Билл предполагал пригласить ее.

– А-а, ладно вам, вам же неохота прямо сейчас мчаться в Лондон, когда вы только что приехали. Почему бы вам не остаться на ночь? Мы немножко поужинаем попозже и сыграем партийку в карты. Вы в криббедж играете?

– Да, но...

– Тогда все в порядке. Я уже не в том возрасте, когда человека можно шокировать. Оставайтесь, и все будут рады. Достаточно честно?

– Достаточно честно, – ответила Джоанна.

* * *

Ей надо было уезжать на следующее утро пораньше. Она и Слайдер в молчании шли рядом по дорожке.

– Что с нами будет дальше? – спросила Джоанна. – Есть ли у нас будущее, как ты считаешь?

– Я надеюсь на это. Я хочу, чтобы оно у нас было. Это то, чего и ты хочешь?

– Я думала, что ты уже это понял.

Он нахмурился.

– Я хочу быть с тобой честным. Для меня это тяжело сейчас, и будет еще тяжелее. Я был женат очень

долгое время; сейчас я даже не могу себе представить, как это – быть неженатым. И потом, есть ведь еще дети – и это важнее всего, то, что есть дети. Они ведь ни в чем не виноваты, чтобы делать их несчастными. Ну, и Айрин тоже, в общем-то. Это не ее вина.

Она слушала эти смертельные для их любви слова, и все аргументы, которые она могла бы выставить против, пронеслись в ее мозгу и остались невысказанными вслух. Если он сам не мог привести те же аргументы самому себе, то ей тем более бесполезно было высказывать их.

– Но, с другой стороны, я просто даже не могу подумать о том, что смогу теперь вынести жизнь без тебя. Ты слишком важна для меня. И если я хочу тебя, значит, я должен что-то сделать для этого, разве не так?

Она только кивнула, благодаря в душе Бога за этого человека, слишком честного, чтобы предположить, что он мог бы спокойно совместить в своей жизни обеих женщин сразу.

– О чем я хочу попросить тебя, и я заранее знаю, что для тебя это будет трудно, это чтобы ты дала мне время. Это потребует времени – пройти через все, что предстоит пройти. Ты сможешь быть спокойной и терпеливой? В самом деле, я не имею никакого права просить тебя об этом, но...

– Я буду терпеливой. Мне тридцать шесть, и раньше я никого не любила. Только, пожалуйста, делай все настолько быстро, насколько сможешь.

Он остановился, повернулся к ней лицом и взял ее руки, зажав их своими забинтованными кистями. Ему нечего было больше сказать. Глядя вниз на их соединенные руки, она попросила:

– Скажи мне кое-что.

– Все, что хочешь.

– Что, ради всего святого, ты делал, пытаясь вытащить этого ветеринара из огня?

Он начал очень медленно улыбаться.

– Я даже и не задумывался над этим. По-моему, это была чисто инстинктивная реакция.

– Какой ты идиот! Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, – отозвался Слайдер. Они пошли дальше к ее машине. – А ты знаешь, что меня повышают? Теперь, когда Райсбрук уже точно не вернется, они назначают меня старшим детективом-инспектором.

Она ошеломленно воззрилась на него.

– Почему ты не сказал мне раньше? Ты должен быть доволен. Но... по-моему, ты говорил мне, что начальство от тебя не в восторге.

– Меня повышают не потому, что мной довольны. Это не награда, потому что они не хотят возобновить дело Остин. Нет, даже не так, это, скорее, утешительный приз пришедшего к финишу последним. Я для них всех был чертовой досадой, соринкой в глазу, так что мне дали месячный отдых и повышение, чтобы я помалкивал.

Теперь она не знала, что и сказать.

– Ну, по крайней мере, Айрин должна быть довольна, – наконец нашлась она.

– Айрин всегда говорила, что меня не ценят. Хоть на этот счет она была права, надо признать. Даже когда меня повышают, это выглядит как-то не по-человечески.

– Не надо... – Но он уже замолчал, остановился и крепко сжал ее руки между своими кистями.

– О, Джоанна, я так боюсь потерять тебя.

– Это не твоя вина. – Она постаралась улыбнуться. – Это все я. Я так долго была бродячей собакой, что теперь кому-нибудь трудно рассматривать меня в другом качестве. За бродяжку никто не отвечает, понимаешь? Можно поиграть с ней, если она подбежит к тебе в парке, но никто не берет ее домой.