Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
– Ты таскала к ней виолончель?
– уязвленно спросил Володя.
– Ведь скользко!
– Ага, - засмеялась Рабигуль.
– На обратном пути я даже упала. Но это же пустяки. А знаешь как интересно, когда пьесу для виолончели играет скрипка!
Володя молчал. Он тут страдает и любит, ему не пишется, а она...
– Але, але.
– Рабигуль дунула в трубку.
– Я здесь, - выдавил из себя Володя.
– И что сказала твоя знаменитая Маша?
– Сказала, что хорошо, - снова обрадовалась Рабигуль.
– Завтра покажу старику.
– Какому еще старику?
– Дирижеру... Маэстро...
– Поздравляю, - злясь и ревнуя, сказал
– Ну, пока.
– Нет, подожди, - заторопилась Рабигуль.
– Поговори со мной еще. Я так рада, что ты позвонил!
Иногда так хочется услышать твой голос, просто нестерпимо хочется, а ведь я не могу...
– Она споткнулась на полуфразе и замолчала.
"Конечно, ей хорошо: свое отыграла, исписала нотами полтетради, отчего бы не поболтать", - неслись в голове Володи несправедливые мысли. В глубине души, краем сознания он чувствовал, что они мелки и ничтожны, но ничего с собой поделать не мог. Самой природой назначено: мужчина во всем должен быть сверху - всегда и во всем, вот как они с Соней.
С Рабигуль даже на равных быть невозможно.
– А ты написала?
– задал он сакраментальный вопрос, но счастливая Рабигуль поняла этот вопрос по-своему.
– Конечно!
– воскликнула она.
– Я же говорю: все написала, а уж потом показала Маше. Глупенький, - ласково засмеялась она.
– Как же иначе я предстану перед стариком? Мы его все боимся. Машка сказала: "Здорово!" Теперь можно.
Володя молчал.
– Здорово придумали люди, да?
– не замечала его молчания Рабигуль. Упрятали музыку в ноты, она в них затаилась, живет, ее еще нужно оттуда вытащить, и тогда она зазвучит во всю свою мощь. Правда, здорово?
Редко его сдержанная Рабигуль бывала так разговорчива. Радость, взволнованность плескались в голосе - низком, волнующем Володю всегда. И она не понимала, не понимала его! Ведь он имел в виду письмо к Алику, а она о нем, видать, и думать забыла! Что ей Алик? Что даже он, Володя, Когда пишется музыка? Ему ли не знать это удивительное, всепоглощающее чувство, когда Вселенная расширяется и другая действительность открывается перед тобой, ты в ней живешь и властвуешь, ты в ней хозяин и ее покорный слуга. Ему вдруг стало стыдно: он, что ли, завидует?
Он, мужчина, завидует женщине, которую любит! Да он с ума сошел!
– Гулечка, поздравляю, - сказал Володя раскаянно.
– Наши говорят, что самое трудное - написать вторую книгу. Первая пишется как бы сама собой - ну вот как поют соловьи: весь свой опыт, все переживания вкладывает писатель в первую книгу, а вот если получилась у него и вторая, тогда он пошел по верной стезе.
Наверное, так и в музыке.
– Наверное!
– с благодарностью подхватила его мысль Рабигуль.
– Там, в Пятигорске, музыка рождалась сама собой - еще и влюблена я была безумно, - а теперь...
– А теперь?
– насторожился Володя.
– Теперь ты не влюблена?
– Нет, что ты, - смешалась Рабигуль.
– Просто теперь нет уже того трепета, той неуверенности, тревоги...
– Это хорошо или плохо?
– Наверное, хорошо. Мне кажется, теперь я могу любить тебя спокойно и смело.
– Тогда напиши своему Алику, - мгновенно воспользовался моментом Володя.
– Зачем?
– жалобно спросила Рабигуль.
– Чтобы любить спокойно и смело, - не без злорадства объяснил Володя. Сколько, в самом деле, можно прятаться? И потом висит этот твой Алжир. Раздражение охватывало его все сильнее.
– Ты помнишь, о чем я предупредил тебя?
– Да.
– Голос
– Так и будет!
– забывшись, на всю квартиру закричал Володя.
– Я на ветер слов не бросаю. Жить после такого чудовищного предательства будет незачем!
"Кого, интересно, он там пугает?
– усмехнулась в соседней комнате Соня.
– Какая дурочка ему верит?
Да у него любой прыщ на носу вызывает истерику: "Я знаю, чувствую, это - рак!" - Она повернулась на спину, отложила книгу.
– И почему на каждого мужика, даже такого никчемного, как мой Вовка, всегда находится женщина, готовая верить, любить и прощать?" На какое-то мгновение ей захотелось встать, сунуть ноги в тапки, быстро пройти коридорчик - тапочки мягкие, и она давно, еще в пору взлета Вовкиного поэтического гения, научилась ходить бесшумно, - рвануть дверь да и войти, чтобы прекратить этот балаган, но она передумала. "Чем бы дитя ни тешилось..." - зевнула Соня. Жаль дурочку на том, другом конце провода, да уж тут ничего не поделаешь: пока сама не обожжешься... Но Вовка-то, Вовка!
Не бросает, видите ли, слов на ветер. Орел!
Соня окинула взглядом спальню. Широкие, удобные импортные кровати, старинное напротив зеркало, высокая ваза с цветами, шкатулка - Вовка когда-то привез из Вьетнама, когда ездил в составе писательской делегации, настольная лампа-ампир - пастушка и пастушок придерживают ее с обеих сторон. Мирно, привычно, уютно. "Никуда он не денется", - снова зевнула Соня, повернулась на бок и тут же заснула.
Володя посидел в кабинете еще часа два, но так ничего и не высидел. "Я ведь тоже люблю, - злился он.
– Почему ж мне не пишется? Потому что прошел первый пыл? Потому что теперь спокоен?" Он открыл настежь окно. Жесткий ноябрьский ветер ворвался с улицы. Воздух был суров и колюч, и вдруг Володя поймал, высунув за окно руку, снежинку. Она тут же растаяла, испарилась, исчезла, но успела предупредить о грядущей зиме - авангардные ее войска не за горами. "Значит, я уже не влюблен, - пришлось признаться себе Володе. Люблю, но уже не влюблен. Жаль!" Он постоял у окна, вспоминая, как разыскивал Рабигуль, как сидели в Пятигорске они у обрыва и пела Эолова арфа, как метался он после болезни в поисках адреса. Бог мой, это же было совсем недавно, когда Рабигуль и все, с ней связанное, казалось единственно важным. Да и теперь... Нет, он, конечно, любит ее. А раз так, пусть рвет со своим знаменитым Аликом.
4
– Ну почему ты не хочешь ходить в детский сад?
Все дети ходят. Там так хорошо, и скоро у вас будет праздник, ты сама говорила. И знаешь, что она мне ответила?
Алик молчал. Мысленно он писал очередное унизительное письмо "Приезжай, приезжай, приезжай!" - и щебетание Инны было лишь фоном.
– Эй!
– Инна коснулась его руки.
– Знаешь, что ответила Катька?
– Что?
– рассеянно спросил Алик.
Инна весело засмеялась, лукаво взглянув на печальное лицо, которое, может, как раз этой печалью ей так нравилось.
– Она подумала и сказала: "Мне не нравится его цвет". Я даже растерялась. "Какой цвет?" Ей-богу, я ее просто не поняла. А она мне в ответ: "Зачем он такой синий?"
Инна вроде бы машинально взяла Алика под руку и расхохоталась звонко, как девочка. Рука ее была теплой и маленькой. Странное волнение охватило Алика" и тут же оно перешло в тяжелую, неутоленную страсть.
– Молодец, - похвалил он пятилетнюю Катьку, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно.
– Этот минус неисправим, во всяком случае, до следующего ремонта.