Концерт. Путешествие в Триест
Шрифт:
«И эта женщина стала женой Винцента? Немыслимо!» — рассуждал он, поглядывая на сына, по-простецки уминавшего свою еду, при этом куски мяса и салата постоянно падали у него с вилки.
Решили принести багаж Это означало, что женщинам понадобились сумки с туалетными принадлежностями. Мужчины поднялись, и те двести — триста шагов, которые нужно было проделать до автостоянки, они прошли не проронив ни слова. Перед афишей, извещавшей об опере Верди, они остановились. Винцент ожидал, что отец, изучив имена исполнителей, непременно что-нибудь скажет. Он уже готовился принять участие в обсуждении,
— Между прочим, — ни с того ни с сего заявил отец, твоя реплика об обеде в Бриксене была неуместной.
Он поднял сумки, которые Винцент вытащил из машины, а сын, растерявшийся от этих слов, не решился взять у него часть поклажи. Странную картину представляла собой эта парочка по возвращении в отель: отец, нагруженный сумками с такими длинными ручками, что они едва не волочились по земле, и сын налегке, у которого на лице было написано, что он думает об этом недолгом вояже.
Сумки распределили. Профессор Монтаг успел выложить бритвенный прибор на полочку под зеркалом и осмотреть постели, но стоявшая рядом Ирэна сказала:
— Твой номер рядом. И прежде чем мы отправимся на Арену, тебе нужно хорошенько отдохнуть.
— Зачем, — возразил профессор Монтаг, — я не чувствую усталости.
— Ты ошибаешься, ты болен, — ответила она.
В коридоре не то хлопали дверьми, не то уборщица гремела ведрами и швабрами.
«Если она обо мне беспокоится, — рассуждал профессор Монтаг, — то могла бы говорить со мной другим тоном». И ему внезапно пришло в голову, что врач при последней встрече держался необычно сухо.
Он взял с полки бритвенный прибор, подошел к двери и, поскольку руки были заняты, попытался нажать на ручку локтем. Это ему не удалось. Он смотрел на дверь, словно чего-то ждал, и безвольно наблюдал, как в нем вырастало внезапно появившееся чувство отчужденности. И тогда профессор произнес вслух:
— Согласен, я смертельно устал, но об этом необязательно сообщать всему миру через газету.
Он улыбнулся сам себе и вышел, как был в одной рубашке, с пластиковым пакетом, куда положил зубную щетку и прочие принадлежности. Жена смотрела ему вслед: он сильно исхудал, и у него появилась шаркающая походка, наверное от слабости. И почему он сложил свои туалетные принадлежности в пластиковый пакет?
Договорились собраться в гостиничном холле после обеда. Профессор Монтаг еще с лестницы увидел, что все в сборе и что-то обсуждают. Дети радостно носились вокруг растений в больших кадках. Невестка окинула его заботливым взглядом, по крайней мере так ему показалось, и легонько коснулась рукой. Профессор тут же заверил ее, что поспал хорошо, хотя и недолго. Все вздохнули с облегчением, особенно сын, что было заметно.
Всю дорогу до Арены он сторонился отца, а то, что разыгралось под летним небом Вероны спустя три четверти часа, превзошло все ожидания.
Прежде чем оркестранты заняли свои места, над руинами взошла луна, и девочкам поначалу показалось, что она висела на канатах так же, как колонны и стены нарисованного дворца. А когда им объяснили, что на сцене они видят декорации, а луна настоящая, то они начали спорить — так велика была
«Немного помпезно», — решил про себя профессор Монтаг, но быстро подавил в себе это настроение, которое, как ему казалось, не несло в себе положительного наполнения. Музыка Верди выше всякой критики. А представление, на которое было затрачено столько труда, усилий, мастерства, разыгрывалось здесь во всем своем непередаваемом великолепии и заслуживало лишь восторженных эпитетов. Он был горд тем, что его семья и особенно дети смогли увидеть все это своими глазами. Он то и дело незаметно на них поглядывал. Малышки были потрясены. Сценическое действо путало их до жути, они ерзали на стульях и сгорали от нетерпения: когда же наконец появятся слоны.
— Уже скоро, — шептала их мать, — скоро, — и опять всем своим существом устремлялась на сцену, где все, казалось, было заполнено голосами певцов, обладавших виртуозной техникой.
Все вроде бы шло нормально. И все-таки во втором акте незадолго до антракта, когда луна еще стояла высоко над головами, правда, ее рассеянного оранжевого свечения уже не было, профессор Монтаг поймал себя на том, что больше не следит за действием, которое разворачивается на сцене в свете прожекторов. Он даже не слушал певцов. Его внимание больше привлекали дети, которые бесцеремонно зевали. Невестка украдкой посматривала на часы. Только Винцент с Ирэной были увлечены спектаклем, но улыбка на устах сына показалась профессору Монтагу глуповатой. Действие шло к финалу. Аида и Радамес исполняли величественный дуэт под гигантской скалой, символически олицетворявшей неумолимый рок.
«Какие странные перемены. Ирэна, насколько мне помнится, всегда недолюбливала Винцента. И о чем это они толковали друг с другом вполголоса, когда я появился в холле гостиницы?» — размышлял профессор.
Аплодисментам не было конца. Публика больше получаса не отпускала актеров со сцены. Невестка с детьми исчезла сразу, поскольку боялась толчеи. Профессор Монтаг встал за спиной сына, который явно собирался все досмотреть. Он хлопал без устали. Потихоньку публика стала расходиться, и Винцент несколько раз оборачивался, будто хотел что-то сказать. Но так и не сказал. Только когда они миновали невероятную давку у одного из выходов и потеряли из виду Ирэну, он взял отца за руку и произнес:
— Ты обидел жену. Как ты мог утверждать, что мы якобы собирались поместить в газете извещение о твоей смерти? Ты считаешь нас настолько бестактными?
С этими словами он отпустил руку отца.
12
В Риме профессор Монтаг вопреки привычке встал поздно и заказал завтрак в номер. Выпив кофе и перехватив кое-что из еды, он задумался о поведении жены. Он пытался вспомнить, была ли она когда-нибудь так холодна к нему за двадцать лет их супружеской жизни: