Кондотьер Богданов
Шрифт:
Появление нового штурмана развеселило эскадрилью. Лисикова была не просто женщиной, а очень маленькой женщиной – Богданову до плеча. Форма, даже ушитая, сидела на ней, как на пугале, сапоги на пять размеров больше болтались на ноге, пилотка сползала на нос. «Дите горькое!» – как определил Тимофей Иванович, механик Богданова. Летчики с серьезным видом предлагали Богданову отныне подвешивать к самолету только ФАБ-100 – раз штурман ничего не весит, нельзя терять такую возможность! Другие советовали привязать к костылю гирю: у По-2 хвост легкий, без должной нагрузки самолет при посадке скапотирует. Однако зубоскалили в эскадрилье недолго. В одном из вылетов подбили Леню Тихонова, причем ранили обоих: пилота и штурмана. Леня сел на вынужденную
Рана Лени оказалась не тяжелой, он уговорил врача не отправлять его в госпиталь. Летать ему запрещали, пилот болтался в расположении полка. Он-то и принес Богданову весть:
– Лисикова твоя к Гайворонскому бегает!
– Может, у них любовь? – отмахнулся Богданов.
– С Лисиковой? – изумился Леня.
Друг был прав: представить смешную малявку чьей-то возлюбленной…
– Она днем к нему бегает, не ночами, – уточнил Леня.
Богданов не придал значения словам друга, но запомнил. В следующую ночь они вылетели на бомбардировку речного порта у родного города Богданова. Отбомбились успешно, Богданов не удержался и завернул к родному дому. Светало, дом он нашел быстро. Заложил вираж над знакомой улицей, покачал крыльями. Богданов не имел вестей от родных с момента оккупации города, не знал, уцелел ли кто, и понимал, что в этот предрассветный час его вряд ли увидят. Однако душа требовала, и он уступил. Вернувшись на аэродром, Богданов завалился спать, в час его разбудили на обед. Богданов допивал компот, когда в столовую прибежал посыльный: его звал Гайворонский. Недоумевая, Богданов застегнул воротничок и отправился к капитану.
– Кому подавал знаки во время вылета? – сходу набросился особист. – Кому крыльями качал? О чем хотел сообщить?
Толком не проснувшийся Богданов таращил глаза, и только потом вспомнил.
– В моем личном деле, – сказал, с трудом сдерживая ярость, – есть сведения о месте рождения и адрес, где проживают родные. Я качал крыльями, давая знать, что скоро доблестная Красная Армия освободит их из фашистской неволи.
Гайворонский полистал дело, заглянул в карту и отпустил летчика. Богданов вернулся в столовую. Лисикову он встретил у входа.
– Летать со мной не будешь! – бросил в испуганные серые глаза. – Ищи другого пилота! Мне стукачи не нужны!
Она как-то сжалась и не ответила. Богданов отправился к командиру эскадрильи.
– Нет у меня другого штурмана! – разозлился комэска. – Нет! Боевой расчет составлен, полетишь с Лисиковой!
– Сброшу бомбы, ее следом вытряхну! – пригрозил Богданов.
– Пойдешь под трибунал! – сказал комэска и добавил вполголоса. – Потерпи чуток! Прибудет пополнение – заменим. Отправится пулеметные ленты набивать. Не дури, Андрюха! И придержи язык! Раззвонил всем! Теперь не дай бог что – виновного сразу найдут! Догадываешься, кого?
День прошел, как в тумане. На политзанятиях и занятиях по тактической подготовке Богданов сидел, растравляя в душе обиду. Из-за этого и полет проработал формально. Следовало, как прежде, лететь к цели поодиночке. Поперлись звеном! Ну, и получили!..
Проснулся Богданов от пения птиц. Целый сонм пернатых устроил в кронах сосен такой ор, что и мертвого поднял бы. «Птицы – это хорошо! – решил Богданов, потягиваясь. – Когда в лесу люди, они молчат!»
Богданов вылез на крыло, достал из кабины и бросил на траву парашют. Затем вытащил и усадил на него Лисикову. Выглядела штурман неважно: бледная, с красными пятнами на щеках. Богданов сбросил на землю и ее парашют, затем достал из гаргрота заветный вещмешок.
– Снимай комбинезон! И шаровары.
«Зачем?» – прочел он в ее взгляде.
– Рану надо посмотреть.
Лисикова колебалась.
– Тебе Гайворонский не говорил, что до войны я три курса мединститута закончил?! – спросил Богданов, ощутив прилив злости. – Что на финской в медсанбате служил? Снимай!
Она опустила голову и стала расстегивать пуговицы. Богданов стал помогать. Когда сапоги с ворохом портянок, а следом и шаровары оказались на траве, Богданов бесцеремонно повернул штурмана на бок. Покачал головой. В левом бедре девушки торчал осколок. Толстый, зазубренный. Богданов плеснул спирта на тампон снятой повязки, стер подсохшую кровь. Показалась покрасневшая кожа, наощупь она была горячей. Богданов плеснул в ладонь спирта и тщательно протер руки.
– Сейчас будет больно! – сказал сурово. – Терпи!
Лисикова кивнула. Богданов ухватил край осколка пальцами и потянул. Лисикова застонала, но, поймав грозный взгляд, умолкла. Осколок сидел глубоко и поддался не сразу. «Не задеть бы бедренную артерию! – думал Богданов, хватаясь покрепче за скользкий от крови металл. – Она где-то рядом…» Осколок, наконец, поддался. Он был длиною с полмизинца и толстый. К облегчению Богданова, кровь не брызнула, вышла наружу мягким толчком. Богданов затампонировал рану и поднял комбинезон штурмана. Вздохнул: на левой штанине, по центру кровавого пятна, красовалась дырка. Точно такая же оказалась на шароварах. Не приходилось сомневаться: вырванные из одежды лоскуты – в ране.
– Вот что, Лисикова! – сказал Богданов, присев на корточки. – Сейчас снова будет больно – даже больнее, чем прежде. Надо достать ткань из раны, иначе загноится. Потерпишь?
Она кивнула и закусила губу. Богданов достал из вещмешка ложку, протер ее спиртом. Затем запустил ручку в рану и стал ковырять, пытаясь подцепить лоскуты. Лисикова мычала и скрежетала зубами, но не дергалась. Достать маленькие, скользкие лоскуты никак не получалось. Плюнув, Богданов взял нож. Расширив рану ручкой ложки, ковырял в ней ножом, но лоскуты достал. Приложил к одежде – они! Перевязав рану, Богданов облегченно выпрямился. Лисикова смотрела на него побелевшими от боли глазами.
– Ерунда! – сказал Богданов ободряюще. – Кость не задета, артерия – тоже. В медсанбате за неделю поправишься.
«Где только этот медсанбат? – подумал сам. – Как до него добраться?»
Лисикова, похоже, подумала то же самое, поскольку вздохнула. Богданов помог ей натянуть одежду и сапоги. «Ноги – как у цыпленка, – усмехнулся про себя, – а трусики шелковые. Кому на них смотреть?»
Богданов кривил душой: ноги у Лисиковой оказались на удивление изящные, разве что худенькие. Богданов с острой тоской вспомнил полные ноги Клавы – гладкие, с прохладной, нежной кожей бедер…
– Пить! – попросила Лисикова.
– Схожу к реке! – сказал Богданов, хватая котелок.
– Сними пулемет со шкворня! – попросила она.
Богданов одобрительно хмыкнул и принес ей «ДТ». Оружейники не раз предлагали установить в кабине штурмана скорострельный «шкас» – Богданов отказывался. Против немецких самолетов что «шкас», что «ДТ» – детские рогатки, зато на земле «ДТ», в отличие от «шкаса», – вещь полезная. Лисикова ловко прикрутила к пулемету сошки, поставила перед собой, а Богданов отправился за водой. Выйдя из леса, он пошел вдоль опушки – с правого края бор вплотную подступал к реке, не надо пересекать обширный луг, рискуя попасть под недружеский взгляд. Оно-то пустынно кругом, но кто знает…