Кондуит и Швамбрания
Шрифт:
Я отказался, замирая от гордой честности. В тот же день Биндюг отплатил. Во время раздачи сахара несколько кусочков свалилось на пол. Я нагнулся под парту, чтоб поднять их. В это время Биндюг резко рванул меня за шиворот вниз. Я шибко ахнулся об угол скамейки. На лбу вспухла зловещая шишка и протекла кровью. Два кусочка рафинада порозовели. Девочки сочувственно глядели мне в лоб и советовали примочить. Я продолжал раздачу, стараясь не закапать рафинад. Себе я взял два розовых кусочка. Тая Опилова дала мне свой платок. Окрыленный и окровавленный,
— Товарищи, — сказал я в дым и шум, — вот, я пострадал через общественный сахар… и вообще, я на платформе… Будьте добры, запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие.
Шум упал, а дым сгустился. И мне сказали:
— Да тебя за сочувствие папа в угол накажет… да еще клистир пропишет, чтоб не сочувствовал… Он у тебя доктор.
Дым скрыл мое огорчение.
Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как орден.
Дыхание — 34
…И плакали о нем дети в школах.
В это утро я вышел в школу немного раньше, чем обычно. Надо было получить сахар в Отделе народного образования. На Брешке, у «потребиловки», где были расклеены на стене свежие газеты, стояла большая тихая толпа. Она заслонила мне середину газеты, и я видел лишь дряблую бумагу, бледный, словно защитного цвета, шрифт, заголовок «Известiя» через «и с точкой» и слово «Совет», в котором еще заседала буква «ять».
«Бои продолжаются на всех фронтах»
прочел я сверху. Между головами людей я видел отрывки обычных телеграмм.
«…на Урале мы продолжаем наступление, и нами занят ряд пунктов. На Каме наши войска отошли к пристани Елабуга. Американские войска высадились в Архангельске. В Архангельске рабочие отказываются поддерживать власть соглашателей… Борьба повстанцев на Украине продолжается.»
В самом низу, под чьим-то локтем, я разглядел мелкий шрифт вчерашней газеты:
«Продовольственный отдел Московского совета Раб. и Красноармейских депутатов доводит до сведения населения г. Москвы, что завтра, 30 августа, хлеб по основным карточкам выдаваться не будет… По корешку дополнительной хлебной карточки и для детей от 2 до 12 лет по купону № 13 будет отпускаться 1/4 фунта хлеба…»
Необычайно молчаливо стояла толпа у газеты, и я не мог понять, что такое произошло. Вдруг, расталкивая народ, вперед быстро протиснулся пленный австриец Кардач и с ним двое красногвардейцев. Кардач был бледен. Обмотка на одной ноге развязалась и волочилась по земле.
— Читай, — сказал он.
И кто-то, добросовестно окая, прочел:
ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.
Несколько часов тому назад совершено
злодейское покушение
Спокойствие и организация. Все должны
стойко оставаться на своих постах. Теснее ряды!
Председатель ВЦИК Я. Свердлов.
30 августа 1918 года, 10 часов 40 минут вечера
Кардач, ошеломленными, неверящими глазами смотрел в рот читавшему.
Потом он ударил себя кулаком в щеку и замычал:
— М-м-м…
— «Одна пуля, взойдя под левой лопаткой…» — сбиваясь, читал кто-то.
— Пульнули, — спокойно сказал Биндюг и, оторвав уголок газеты, стал крутить собачью ножку.
Кардач кинулся на него. Он схватил Биндюга за плечи и стал трясти его.
— Я из тебя самого собачий нога закрутить буду! — кричал Кардач.
Красногвардейцы тоже двинулись на Биндюга. Он вырвался и ушел не оглядываясь.
Я побежал в школу.
Ленин ранен!.. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить все списки мировых несправедливостей, и он ранен — гнуснейшая из несправедливостей.
…Школа гудела. На полу в классе лежали, опершись на локти, «внучки» и несколько наших ребят.
На полу был разложен анатомический атлас, взятый из учительской. Путаясь карандашом в литографированных артериях, легких, кишках, пищеводе, аорте, мы решали: опасно или как?..
Костя Жук сидел на парте, подперев щеку рукой. В другой он держал перочинный ножик.
— А вдруг если… помрет?.. — уныло спрашивал Костя.
И вырезал на парте: «Ле…Лени…Ленин».
Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел.
По лестнице бухали тяжелые шаги. У дверей с красным лоскутом старшеклассники складывали, как дрова, винтовки.
На большой перемене в класс пришли члены совета: Форсунов и Степка Атлантида.
Степка только что вернулся из Саратова и привез последние сообщения.
— «Состояние здоровья товарища Ленина… — прочел Форсунов и почему-то посмотрел на меня, — состояние здоровья… по вечерним бюллетеням значительно лучше. Температура 37, 6. Пульс — 88. Дыхание — 34».
— Лелька, — сказал мне Атлантида. — Лелька, у нас к тебе просьба. У тебя папан — врач. Позвони ему по телефону, как он насчет товарища Ленина думает… Как это говорится: диагноз или прогноз…
Через несколько минут я прижимал к уху трубку, еще теплую от предыдущего разговора. Почтительная толпа окружала меня.
— Больница? — сказал я. — Доктора, пожалуйста… Папа? Это я. Папа, наши ребята и совет просят тебя спросить… о товарище Ленине. У него дыхание — тридцать четыре. Как ты считаешь? Опасно?..
И папа ответил обыкновенным докторским голосом:
— С полной уверенностью сказать сейчас еще нельзя, — сказал папа, — случай серьезный. Но пока нет поводов опасаться летального, т. е. смертельного, исхода.