Конец белого пятна
Шрифт:
«У нас теперь имеются драгоценные документы далекого прошлого, записал Селевин в своем дневнике. — Наши находки являются свидетелями тех времен, когда в Бетпак-Дале жили люди. Этого никто из ученых не предполагал. Теперь у нас есть доказательства! Как ни странно, но о более ранних временах жизни Бетпак-Далы известно ученым гораздо больше. Известно, что несколько десятков миллионов лет тому назад пустыни здесь вовсе не было. В тысяча девятьсот двадцать девятом году профессором Коровиным в северо-западных отрогах Кара-Тау были обнаружены остатки вымершей флоры. Судя по ним, на этой территории
Установлено, что на месте юго-западной Бетпак-Далы находилось теплое море. Его заливы были окружены песками, топями и болотами с влажными тенистыми лесами из пальм, ликвидамборов, секвойи и других деревьев. Лес напоминал картину современных субтропических лесов южного Китая и Японии, Среди разнообразного и богатого растительного мира вокруг озер бродили вымершие теперь животные. Это были длинноногие, с уродливо вздернутой кверху мордой, примитивные носороги-эпиацератериумы, массивные бранхотериумы на коротких толстых ногах, гигантские млекопитающие моропусы на высоких передних ногах, с вытянутой шеей, с тяжелыми массивными конечностями и маленькой головой. Кости всех этих животных давно найдены учеными.
В середине третичной эпохи море стало усыхать и отступать на юго-запад. Климат становился холоднее и суше. Началось горообразование в разных частях материка Евразии, особенно в глубине Центральной Азии. Это еще более изменило климат. В лесах стали развиваться холодостойкие растения, кое-где леса исчезли вовсе, появились новые животные.
На Иртыше, у Павлодара, найдена эта более поздняя, как ее называют, „пикермийская“ фауна: трехпалая лошадь — гиппарион, первобытный верблюд, газель, жирафа, ряд хищных зверей, из птиц — страус. Эти животные обитали уже в открытых местах, может быть, с пятнами перелесков.
В то время, когда угасали леса, усыхало море, крупные травоядные из-за отсутствия пищи и воды стали вымирать.
Наконец, воды стало совсем мало. Ее окружили топи, вязкие пески и илистые грязи. Стремясь к источникам воды, животные шли и гибли на берегах. Их засасывал ил с жидким песком.
Так хоронила природа третичных гигантов и сберегала их остатки миллионами лет.
Геолог Яковлев в урочище Бор-оба обнаружил на протяжении сорока километров сплошное кладбище гигантских животных, погибших, вероятно, в одно время в трясине на берегу еще уцелевшего небольшого водоема. Это место назвали „кладбищем богатырей“. А благодаря нашим изысканиям теперь все узнают, что уже тысячи лет тому назад здесь жили люди».
Наступила холодная осень. В начале октября поблекла даже выносливая солончаковая растительность. Над пустыней проносились стаи перелетных птиц. Ласточки, завидя караван экспедиции, подлетали совсем близко, кружились, а иногда даже садились на вьюки.
На рассвете Селевин сильно замерз в своем спальном мешке. Пришлось накрыться сверху полушубком. Спать больше не хотелось. Он лежал на спине и смотрел, как меркли последние звезды.
Где-то далеко ухал филин, и было странно слышать эту птицу здесь, в пустыне, а не в лесу. Заря разгоралась все ярче, освещая безоблачное небо.
«День
Два стакана горячего чая из термоса с вчерашними лепешками, вареным мясом — и завтрак окончен. Надо торопиться. Сегодня намечена дальняя экскурсия на соленое озеро, затерянное среди барханов.
Только когда Виктор Алексеевич отошел от лагеря несколько километров, из-за горизонта блеснули первые лучи солнца. Они стали приятно согревать лицо и руки.
На песке не было обычных в пустыне следов ящериц и жуков: они залегли в зимнюю спячку. Только норки пустынных грызунов — больших песчанок имели жилой вид, хотя самих зверьков еще не было видно.
Селевин подошел к большому высохшему весеннему озеру, голое дно которого, так называемый такыр, было влажно после недавнего дождя. Дикий кот оттиснул четкие следы своих лап на гладкой поверхности по направлению к песчаному островку на середине такыра.
«Кот, конечно, там», — подумал Селевин, осторожно идя к барханам на островке и ожидая, что кот может выскочить в любую минуту из-за какого-нибудь бугорка.
Невдалеке несколько песчанок бойко рыли песок. Селевин подошел к ним ближе. Зверьки с большой неохотой скрылись в норки при его приближении. Оказалось, что они зарывали большую дыру среди выходных норок своего «общежития». Следы на песке ясно говорили, что дикий кот ночью увеличил один из ходов, забрался внутрь и, вероятно, плотно поужинал сонными песчанками, а сейчас спит где-то в глубине их подземного дома. Селевин нигде не нашел выходных следов кота.
Присев на песок, он стал наблюдать.
Песчанки вскоре выскочили из норок и опять энергично начали засыпать песком ход, проделанный котом. Селевин отправился дальше.
Скоро он был у цели своего похода — соленого озерка среди барханов. Оно походило на яркий бирюзовый камень в белой оправе из соли на берегах. На озере пусто. Только стайка куличков вспорхнула с берега и стала летать над водой, то и дело резко меняя направление. Селевин залюбовался слаженностью движений птиц: они летели тесной стайкой, и ни один не задевал крылом соседа. Словно по команде, в один миг все кулички резко поворачивали, опускались, взмывали вверх. Вот они стремительно понеслись вдаль, к югу, сразу растаяв в воздухе.
Солнце хорошо грело, но за барханами лежал еще иней. Селевин положил в тень градусник. Он показал два градуса ниже нуля. А через метр, на солнце — двадцать пять градусов тепла! Это был яркий пример одного из осенних климатических контрастов пустыни.
Знакомый крик птички привлек внимание зоолога. На вершине песчаного бархана и на кустиках молодого саксаула сидела стайка обыкновенных лесных вьюрков. Наблюдать этих северных птичек в пустыне, на первый взгляд, было так же странно, как верблюда в тундре или белого медведя в Сахаре. А удивительного тут ничего не было: стайка села отдохнуть во время перелета над пустыней на зимовку. Птички прыгали по песку, что-то клевали, а некоторые объедали почки саксаула.