Конец черного темника
Шрифт:
Зато при Узбеке, который следовал каждой букве наставлений Ясы, говорившей об уважении к духовенству, происходит расцвет всех религий и вероисповеданий в Золотой Орде. В 1315 году в Сарае было учреждено католическое епископство. Первым епископом стал францисканец Стефан. Папа Иоанн XXII писал в 1318 году, что хан Узбек «не без наития, внушённого ему Господом, и отдавая дань уважения Христу Спасителю, предоставил привилегии христианам». Известны письма папы к самому Узбеку, сыну его Джанибеку и жене Тайдуле, в которых папа благодарит за подарки, за заботу о католиках, проживающих в Золотой Орде.
Но
Собор ответил утвердительно, добавив при этом «занеже по нужи есть. Ходящий люди (то есть кочевники) не имеют себе упокойна места».
Феогност вопрошал далее: «Аще поп на рати человека убьёт, льзя ли ему потом служити?»
Собор долго думал и наконец-то ответил: служить можно... Потому как поп находится посередь врагов, и если бы он не убил, то его бы убили... Как знать, может быть, такой ответ и послужил поводом к тому, что на Куликовом поле в сражении против ордынцев приняли участие два монаха Троицкой обители Пересвет и Ослябя...
Казалось, что Золотая Орда при хане Узбеке обрела своё второе дыхание...
Купец из Шираза вёз в Сарай жемчуг, амбру, алоэ, сандал, перец, имбирь, мускатный орех, гвоздику, эбеновое дерево, индиго. На вырученные деньги он закупал китайские шёлк-сырец, шёлковую камку, атлас, русское полотно и русские рубашки из ткани «руси», льняные товары.
А из Руси кроме полотна привозили меха горностая, белок, соболей, лисиц, кожи, бумазею, душистые коренья.
В Московию ввозили шерстяные ткани, шелка, доставляемые из Персии, Сирии, Китая, Малой Азии, везли также перец, имбирь, гвоздику, шафран, камфару, ладан, миндаль, грецкие орехи, сахар, ревень, краски, мыло, гребни, ожерелья, губки, жемчуг цейлонский, скаковых лошадей.
В дар же лично хану золотоордынскому посылали русские князья кречетов, соболий мех, рыбий зуб, холсты, сёдла, ножи.
Процветали в Сарае и различные ремесла; особенно ценились русские чудо-мастера — резчики по дереву, по драгоценным металлам, их называли на среднеазиатский манер — уста. Они делали расписные кувшины из глины и фарфора, поливную посуду, которая найдена при раскопках Старой Рязани, различную керамику, серебряные и золотые чаши, сосуды. Одну такую золотоордынскую чашу обнаружили в гробнице новгородского владыки Никифора, похороненного в XIV веке в Софийском соборе. А искусный, тончайшей работы сосуд Дмитрий Донской захватил в ставке Мамая на Куликовом поле. Этот золотой сосуд передавался в царской семье из рода в род, пока царь Фёдор Иоаннович не подарил его Борису Годунову за победу в 1591 году над крымским ханом Казы-Киреем...
Умер Узбек, один из могущественных ханов Джучиева дома, и в Золотой Орде началась «замятия», и такое в ней стало твориться, как на Руси в самые худшие Смутные времена...
Белый
«Скорей... Скорей... Скорей...» — выбивали подковами резвые ноги скакуна. По праву старшего Тинибек должен занять трон отца. Но он знал и коварный нрав своей матери Тайдулы, которая души не чаяла в среднем сыне Джанибеке...
Тинибек слегка успокоился, когда вдали показался городок Сарайчек, расположенный на границе владений Синей Орды и Золотой. И на душе уже совсем посветлело, когда увидел шествие разодетых в дорогие халаты знатных мурз из Нового Сарая.
Тинибек осадил коня, вгляделся, узнал Тоглу-эмира, Абаши-эмира, Зякхорзу-эмира, самых преданных людей отца. Радостно заколотилось сердце: «Приехали встречать меня как хана... Слава Аллаху!»
Стояла жара, среди шествующих покачивали бёдрами почти голые танцовщицы, а на верблюдах под разноцветными балдахинами величественно восседали красивые рабыни, предназначенные для утех будущего Повелителя Золотой Орды.
Тинибека нагнал начальник тургаудов Аксуд, и они поехали рядом: один на белом коне, другой — на чёрном.
— Смотри, Тинибек, — Аксуд называл молодого хана по имени; они были одногодки, воспитывались вместе. У Аксуда отец происходил из знатного рода, — да это же твой младший брат Хидырбек...
— Где?
— Вон там... Обнимает танцовщицу.
Хидырбек унаследовал внешность отца в большей мере, чем братья, красивый, высокий, с широкими плечами, но нравом пошёл в мать: коварен, лжив, не знаешь, что от него ждать, любил погулять. Но Тинибек очень обрадовался встрече с ним — соскучился по родным: в Джагатайской земле во главе войска он провёл почти два года... Он соскочил с лошади, подбежал к брату, оттолкнул танцовщицу, и они полизали друг другу щёки [26] .
26
Монголы не знали поцелуя.
— А Джанибек с тобой? — с тревогой спросил старший брат.
— Он в Сарае-Берке, заболел, простыл на охоте, — ответил Хидырбек. — Мать меня послала к тебе, передаёт пожелание здоровья, силы и мудрости на новом высоком месте.
— Спасибо ей, умнейшей из умнейших, скорбящей по мужу, у которой сердце сейчас полно печали, но в котором есть место и для своих сыновей...
Отвечая так младшему брату, Тинибек исподлобья, словно молния, кинул взгляд на него, и тот не успел убрать с губ что-то вроде усмешки; тогда-то Тинибек пожалел, что не привёл с собой войско... Но взбодрил свою душу слышанным с детства мудрым изречением: «У камня нет кожи, а у человека вечности...» А потом и вовсе подозрения его притупились искренними поздравлениями трёх главных эмиров и громкими возгласами воинов, выстроенных у белого шатра с золотым полумесяцем: