Конец детства (сборник)
Шрифт:
Машины подъехали к повороту и остановились. Послышались треск кустов, мужские голоса.
Гарриет взяла Блэйна за руку и крепко сжала ее.
— Шеп, что ты сделал с Фредди? (Изображение ухмыляющегося черепа).
— Нет, всего лишь нокаут.
— У него был револьвер?
— Теперь револьвер у меня.
(Фредди в гробу, на нарумяненном лице застывшая улыбка, в сложенных на груди руках — громадная лилия.)
— Нет,
Они тихо сидели, прислушиваясь к каждому звуку. Смолкли голоса, и машины двинулись обратно, вниз по дороге.
— Все?
— Погоди, — остановила его Гарриет. — Они приехали на трех машинах. Уехали только две. Одна еще ждет. (Множество вытянувшихся от напряжения подслушивающих ушей.) Они знают, что мы поднялись по дороге. Они не знают, где мы спрятались. (Яма-ловушка, усеянная рядами острых зубов.) Они ждут, когда мы поверим, что они уехали, и обнаружим себя.
Они подождали еще. Где-то в лесу закричал енот, разбуженная каким-то лесным бродягой, сонно запротестовала птица.
— Есть одно место, — сказала Гарриет. — Там ты будешь в безопасности. Если захочешь туда поехать.
— Куда угодно. У меня нет выбора.
— А ты представляешь, что там делается?
— Слышал.
— В некоторых городах вывешивают предупредительные знаки (дорожный столб, на нем доска с надписью “Тут солнце светит не для парапсихов”). Они полны предвзятости и нетерпимости, среди них есть старинного обличья бородатые проповедники, яростно барабанящие кулаком по кафедре; люди в ночных рубашках и колпаках с кнутами и веревками; испуганные, растерянные люди, пытающиеся укрыться в редких зарослях ежевики.
— До отвратительного грязно и стыдно, — уже не мысленно, а голосом прошептала она.
С шоссе тронулась оставшаяся машина. Они выждали, пока она отъедет.
— Уехали наконец, — сказала Гарриет. Они, правда, могли на всякий случай кого-нибудь высадить, но придется рискнуть.
Она включила мотор, повернула реактивные сопла, и с зажженными фарами автомобиль рванулся вверх по сужающемуся руслу.
Дорога становилась все круче.
Лавируя между кустов, они продолжали взбираться по лезвию хребта. Гора белой стеной уходила вверх, а внизу зияла черная пустота. Потом целую вечность они снова карабкались по круче, подстегиваемые ветром, который становился все более холодным и пронизывающим, и наконец оказались на ровной площадке, залитой светом склонившейся к западу луны.
Гарриет остановила машину, откинулась на спинку сиденья.
— Дальше граница, — сказала она. — Садись за руль. Осталось миль пятьдесят.
Глава седьмая
Толпа собралась на улице напротив ресторана и, обступив машину Гарриет, пристально наблюдала за ними со зловещим молчанием. Толпа зловещая, но не шумная. Злобная и, быть может, чуть-чуть испуганная. Или, скорей, злобная, потому что испуганная.
Блэйн прислонился спиной к стене, за которой они только что завтракали. Ничего особенного за едой
— Как они догадались? — спросил Блэйн.
— Не знаю, — ответила Гарриет.
— Они сняли вывеску.
— А может, она сама упала. Или ее вообще никогда не вешали. Такое бывает. Объявления вывешивают только самые воинственные.
— У этих ребят вид вполне воинственный.
— Может быть, это к нам не относится?
— Может, и нет, — согласился он. Но поблизости, кроме них, не было никого и ничего, что могло бы собрать эту толпу.
— Слушай внимательно, Шеп. Если что-то случится, если мы потеряемся. Отправляйся в Южную Дакоту. Пьер в Южной Дакоте (карта Соединенных Штатов, где Пьер обозначен звездочкой, под которой большими красными буквами подписано его название, а пурпурная дорога ведет от этого крохотного пограничного городка к большому городу на Миссури).
— Я знаю, где это, — сказал Блэйн.
— Где меня найти, тебе скажут в этом ресторанчике (каменный фасад здания; большие зеркальные окна, в одном из окон висит красивое, отделанное серебром седло; над дверью — роскошные лосиные рога). Он стоит над рекой на холме. Там меня почти все знают. Они тебе подскажут, где я.
— Мы не потеряемся.
— На всякий случай имей это все-таки в виду.
— Обязательно, — ответил Блэйн. — Ты меня вытащила достаточно далеко, чтобы доверять тебе и дальше.
Толпа начинала закипать — не кипеть еще, а шевелиться, становиться все более неспокойной, как будто потихоньку вспениваясь. Из толпы донесся ропот — глухое, бессловесное ворчание.
Протиснувшись сквозь толпу, на улицу, еле ковыляя, выбралась древняя старуха. Вся она — лицо, руки, грязные босые ноги, — казалось, была сделана из морщин. Растрепанные волосы свисали с головы грязными седыми космами.
Она с трудом подняла руку в отвратительных складках дряблой плоти и прицелилась скрюченным, костлявым, трясущимся пальцем прямо в Блэйна.
— Вот он, — завизжала она. — Тот, кого я засекла. Он какой-то не такой. Я не могу попасть к нему в мозг. Там как будто сверкающее зеркало. Там…
Ее слова потонули в криках толпы, которая двинулась вперед, медленно, шаг за шагом приближаясь к мужчине и женщине у стены. Казалось, толпа движется как бы нехотя и со страхом, превозмогая свой ужас только сознанием важности гражданского долга, который им предстоит исполнить.
Блэйн опустил руку в карман пиджака, и его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера, добытого в кухне Шарлин. Нет, револьвер не поможет, решил он, а только все усложнит. Он вынул руку из кармана и расслабленно опустил ее вдоль тела.
На лицах этой человеческой массы, которая переползала улицу, были написаны ярость и отвращение. Толпа не травила жертву под покровом ночи, а, как стая волков, окружала ее неторопливо при свете дня. Впереди, на гребне волны человеческой ненависти, шла сморщенная ведьма, спустившая стаю движением пальца.
— Стой спокойно, — сказал Блэйн Гарриет. — Это наш единственный шанс.
Он понимал, что в любой момент ситуация может достичь критической точки. Толпа или не выдержит и отступит, или какое-то ничтожное происшествие, малейшее движение, слово, произнесенное вслух, заставят ее хлынуть вперед.