Конец детства
Шрифт:
Он подвинул конверт к старому уэльсцу, но тот не взглянул на чертеж. Странные глаза все так же неотрывно смотрят на Стормгрена, и ему чудилось – что-то переменилось в их глубине. Настала мертвая тишина, и Стормгрен услышал – позади него у Джо вдруг перехватило дыхание.
Озадаченный, раздосадованный, Стормгрен отвечал взглядом в упор – и наконец-то понял. Смутился, смял конверт в тугой комок и швырнул на пол.
Так вот отчего ему было так не по себе под взглядом этих серых глаз. Человек, что сидит напротив, слеп.
Ван
А о Стормгрене по-прежнему никаких известий.
Ван Риберг говорил в диктофон, как вдруг зазвонил телефон срочной связи. Он схватил трубку и слушал, все больше недоумевая, потом швырнул ее на рычаг, бросился к окну, распахнул. Далеко внизу на улицах нарастает вопль изумления, замирают на месте машины.
Да, правда – небо пусто, корабль Кареллена, неизменный символ власти Сверхправителей, исчез. Ван Риберг шарил взглядом в вышине, сколько хватало глаз, – никакого следа. И вдруг будто средь бела дня надвинулась ночь. С севера низко, над самыми крышами нью-йоркских небоскребов, налетел исполинский корабль, в полумраке он чернел снизу, точно грозовая туча. Ван Риберг невольно отшатнулся. Он всегда знал, что корабли Сверхправителей громадны, но когда громадина недвижно парит в недосягаемой вышине – это одно, и совсем другое – когда такое чудовище проносится у тебя над головой, словно туча, гонимая самим дьяволом.
В сумерках, будто при солнечном затмении, ван Риберг следил за кораблем, пока тот вместе со своей чудовищной тенью не скрылся на юге. И не слышал ни звука, ни хотя бы шелеста в воздухе, значит, только показалось, что корабль так низко, – высота была не меньше километра. А потом все здание содрогнулось от удара воздушной волны и где-то со звоном посыпались на пол выбитые стекла.
За спиной разом заголосили все телефоны, но ван Риберг не шевельнулся. Так и стоял, опершись на подоконник, и все смотрел туда, на юг, ошеломленный этой безмерной мощью.
Стормгрен говорил, а мысль словно работала на двух уровнях сразу. Он пленник этих людей и старается дать им отпор, а в то же время брезжит надежда – вдруг они помогут раскрыть секрет Кареллена? Опасная игра, но, как ни странно, она доставляет истинное наслаждение.
Больше всего вопросов задавал слепой. Просто поразительно, с какой быстротой этот живой ум перебирает все возможности, исследует и отбрасывает все теории, от которых Стормгрен давно уже отказался. И вот уэльсец со вздохом откинулся на спинку стула.
– Это все впустую, – покорно сказал он. – Нам нужно
Казалось, незрячие глаза в раздумье смотрят прямо на Стормгрена. Слепой беспокойно забарабанил пальцами по столу – признак нерешительности, это Стормгрен подметил у него впервые. Потом продолжал:
– Мне немного странно, господин Генеральный секретарь, что вы никогда не пробовали разузнать о Сверхправителях побольше.
– А что я, по-вашему, мог сделать? – холодно спросил Стормгрен, стараясь казаться равнодушным. – Я же вам сказал, из комнаты, где я разговариваю с Карелленом, есть только один выход – и оттуда я прямиком попадаю на Землю.
– Вот если изобрести какие-то приборы, может, они нам что-нибудь да откроют, – вслух раздумывал тот. – Сам я не ученый, но, пожалуй, мы над этим поразмыслим. Если мы вас освободим, согласны вы помочь нам в этом деле?
– Поймите меня правильно раз и навсегда, – вспылил Стормгрен, – Кареллен стремится объединить человечество, и я пальцем о палец не ударю, чтобы помогать его врагам. Конечных его целей я не знаю, но верю, что ничего плохого не будет.
– Какие у вас доказательства?
– Да все его действия с тех самых пор, как впервые появились корабли. Назовите мне хоть что-нибудь, что, если вдуматься поглубже, не пошло бы нам на благо? – Стормгрен помолчал, перебирая в памяти минувшие годы. Улыбнулся. – Если вам нужно ясное доказательство присущей Сверхправителям… как бы это назвать… доброжелательности, вспомните ту историю, когда они запретили жестокое обращение с животными, еще месяца не прошло с их прилета. Если сначала я сомневался насчет Кареллена, тот запрет разогнал все сомнения, хоть и доставил мне больше хлопот, чем все другие его приказы.
«Пожалуй, я не преувеличиваю, – подумал Стормгрен. – Случай был из ряда вон, впервые обнаружилось, что Сверхправители не терпят жестокости. Эта их нетерпимость и еще страсть к справедливости и порядку – вот, кажется, преобладающие у них чувства, насколько можно судить по их действиям».
То был единственный случай, когда Кареллен дал знать, что разгневан, по крайней мере это походило на гнев. «Можете, если угодно, убивать друг друга, – заявил он, – это дело ваше и ваших законов. Но если, кроме как ради пищи или самозащиты, вы станете убивать животных, которые вместе с вами населяют ваш мир, вы мне за это ответите».
Сперва никто толком не понял, насколько широко надо понимать этот запрет и каким образом Кареллен заставит ему подчиниться. Долго ждать не пришлось.
Трибуны арены Плаза дель Торо были набиты битком, начинался парад матадоров и их помощников. Казалось, все идет как всегда – под ярким солнцем ослепительно сверкают освященные обычаем костюмы, толпа зрителей приветствует своих любимцев, так бывало прежде тысячи раз. Но кое-где поднимались головы, зрители тревожно поглядывали на небо, на равнодушное чудище, серебрящееся в пятидесяти километрах над Мадридом.