Конец и вновь начало

Гумилев Лев Николаевич

Дело в том, что Плутарх сопоставлял деяния своих героев, и, следовательно, сходство их ролей в истории, т.е. в двух историях, двух процессах, проходивших по одной схеме. Это значит, что он открыл одно из свойств исторического времени: направленность через каузальность, т.е. причинную обусловленность хода событий, несмотря на разную длину фаз.

Эллада во времена Плутарха уже лежала в развалинах (фаза обскурации), ибо интенсивная колонизация увела из страны большинство пассионариев (эллинизм), а с оставшимися дома расправились местные тираны: Набис - в Спарте и римские полководцы Метелл - в Коринфе и Сулла - в Пирее и Беотии. Рим же был на гребне могущества: он избавился от излишних пассионариев, сохранил "золотую посредственность" эпохи Августа и накопленные богатства завоеванных провинций.

Это была инерционная фаза этногенеза, когда Рим представлялся современникам "Вечным городом", как в XIX веке в Европе "прогресс" кажется бесконечным совершенствованием.

Плутарх чувствовал истину, но не мог ее доказать и даже объяснить. Сравнительного материала у него не хватало; что такое "энергия", тем более "энтропия", он не знал, а понятие "система" как целостность и в наше-то время известно далеко не всем. Однако он ближе всех подошел к проблеме исторического времени как функции от ряда событий, обозримого в силу дискретности и необратимого, как необратима биография организма от рождения до смерти, потому что организм, или, если угодно, звезда - тоже системные целостности.

Точность научного вывода пропорциональна количеству накопленных и учитываемых сведений. В XX в. написана событийная история человечества за три тысячи лет, а фрагментарно - даже за пять тысяч. Вряд ли кто-либо усомнится в том, что антропосфера - одна из составляющих биосферы планеты, а этногенез - зигзаг на биологической эволюции, варианты коей у растений, животных и микроорганизмов крайне разнообразны. Виды сменяют друг друга, но жизнь как явление идет, побеждая смерть, вследствие чего очевидны биологические времена (где счет идет по поколениям), особые для каждого отдельного вида. Это диалектическое отрицание отрицания; без него наступил бы обрыв развития.

IX. Золотая осень цивилизации

ОТ НАДЛОМА К "РАСЦВЕТУ"

Фаза надлома, которой мы уделили столько внимания, в Европе хронологически совпала с эпохой Возрождения - временем, которое принято считать "расцветом культуры".

Как видно из приведенных примеров (а все прочие им не противоречат), эту фазу снижения пассионарного напряжения трудно считать "расцветом". Во всех известных случаях смысл явления заключается в растранжиривании богатств и славы, накопленных предками. И все же во всех учебниках, во всех обзорных работах, во всех многотомных "историях" искусства или литературы и во всех исторических романах потомки славят именно эту фазу, прекрасно зная, что рядом с Леонардо да Винчи свирепствовал Савонарола, а Бенвенуто Челлини сам застрелил из пушки изменника и вандалиста - коннетабля Бурбона.

Очевидно, широкий диапазон поступков, от подвигов до преступлений, действует на эстетические струны души исследователя и романиста. А поскольку каждому человеку свойственно помнить светлые полосы спектра и забывать темные пятна, потому-то и называют эти жуткие эпохи "расцветом".

Чаще всего такой "расцвет" вызывает реакцию - стремление к ограничению распрей и убийств. Этому стремлению способствует и то обстоятельство, что представители популяции индивидуалистов столь интенсивно истребляли друг друга или гибли во внешних войнах, манивших их богатой добычей, что процент их снижается, и тогда один из них, победивший, слегка модифицирует принцип общежития, заявляя: "Будь таким, как я".

Возникает общезначимый идеал новой фазы. В некоторых случаях идеал персона, чаще - это отвлеченный идеал человека, на которого следует равняться и которому надо подражать. В том и другом случаях смысл дела не меняется, а вариации соотношения между физическим и моральным принуждением для этнологического анализа несущественны.

В Англии общезначимым стал идеал джентльмена; в Византии был идеал святого; в Центральной Азии - идеал богатыря; в Китае - просвещенного крестьянина, грамотного, читающего философские книги. Римляне сделали идеалом своего первого императора - Октавиана Августа и сказали: "Вот идеал, ему надо подчиняться". А когда Октавиан умер, его заместил следующий, причем было предложено даже переменить название месяцев, первый месяц (июль) они назвали в честь Юлия Цезаря, второй, август - в честь Октавиана Августа, третий хотели назвать Тиберий, в честь очередного

цезаря (жуткие подхалимы были римляне), но Тиберий был человек сухой, очень деловитый. Он сказал: "А что вы будете делать, когда дойдете до тринадцатого цезаря? Пусть месяц останется сентябрем". Но и Тиберий принял почитание себя как бога. После этого в Римской империи от Тиберия до Константина императоры почитались как боги, кем бы они ни были, потому что император стал мерой всего, эталоном, на который должен был равняться каждый римский гражданин или подданный империи.

Любое отклонение от общепринятого императива, где бы оно ни происходило - в Европе, в мусульманском ли мире, в восточно-христианском, на Дальнем Востоке или у индейцев Центральной Америки, - рассматривается как что-то очень одиозное и неприятное. Если человек говорит: "А я не хочу быть на него похожим", - это уже нехорошо, это уже уклонение от нормы, это или лень, или крамола, и то и другое преследуется. А если человек говорит: "Я в общем-то хочу, но у меня не получается, да и некогда", - это небрежение обязанностями, за это положено наказание. Человек должен все время стремиться к достижению идеала, он не должен стремиться быть лучше своего идеала, потому что тогда он претендует на большее, чем ему положено, выше идеала никто не может быть, а если хочет - это дерзость, и это должно быть тоже наказано. Таким образом, это порядок, который обеспечивает возможность спокойно жить и существовать в меру своих обязанностей, никогда не претендуя на достижение решающего успеха. И даже лучше вообще не стремиться к слишком большому успеху.

Этот императив является естественной реакцией на те кровавые излишества, на те ужасы, которые люди пережили в предыдущую эпоху, поэтому он встречает большое одобрение основной массы населения: подавляющее большинство предпочитает любую регламентацию, позволяющую надеяться на защиту от произвола сильных, поэтому отличительной чертой инерции является сокращение активного пассионарного элемента и полное довольство эмоционально-пассивного и трудолюбивого обывателя. Склад обывателя встречается во всех стадиях развития этноса, но на ранних стадиях он подавляется рыцарями или индивидуалистами, а здесь его лелеют, ибо он никуда не лезет, ничего не добивается и готов чтить господ, лишь бы они оставили его в покое.

И вот эту-то фазу этногенеза мы будем называть осенью, причем "золотой", в отличие от последующей, дождливой и сумрачной. В эту осень собирают плоды, накапливают богатства, наслаждаются покоем, нарушаемым только внешними войнами, расширяют территории своих государств и терпят, пусть нехотя, великих мыслителей, художников, писателей, и даже иногда не дают им умереть с голоду. Транжирится только пассионарность. Но кто на это обращает внимание!

Но если с гармоничными людьми дело обстоит просто, то факт снижения пассионарности в мирное тихое время способен вызвать удивление: "Как же так? Войны-то нет!" Попробуем разобраться.

ИЗДЕРЖКИ "РАСЦВЕТА"

Как правило, во время войны пассионарии не успевают завести семью, но они все-таки оставляют незаконных детей, которые, собственно, и поддерживают систему на довольно высоком уровне пассионарности. И, наоборот, в мирное время комплиментарность меняет свой знак. Если женщины во время войны ценят героев, а герои часто гибнут, то в спокойные эпохи они ценят положительных, основательных людей, которые способны обеспечить их и потомство.

Французский историк Вуасье написал прекрасную книгу "Оппозиция при (римских) цезарях"I1(это ее французское название), где он показывает, что в Римской империи в эпоху самых жестоких цезарей подавляющая масса населения была довольна. Все у них было: и пища в изобилии, потому что не было техники и труд не шел на изготовление машин, а шел непосредственно на изготовление пищевых продуктов. Они ели так, как у нас не едят миллионеры, вкусно. Дома у них были исключительно удобные, потому что опять-таки без особых фокусов с водопроводами, телевизорами и всякими газами. Они имели атриум, бани, бассейн, жили в прекрасном климате, могли купаться в море. У них не было дорогостоящего мыловаренного производства, зато они натирались естественными маслами и потом смывали их - это лучше мыла действовало, укрепляло кожуI2.