Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
Дина улыбнулась. Судя по коллекциям картин в галерее и в его доме в Кармел, она была уверена, что это так.
— Скажите мне, — внезапно произнес он, — сколько лет вы замужем?
Ее удивил столь неожиданный вопрос личного плана. Он никогда не затрагивал эту тему ранее.
— Восемнадцать. Мне тогда было девятнадцать.
— Значит, вам сейчас… — И он начал считать на пальцах, что рассмешило ее.
— В ноябре мне исполнится сто три года.
— Ну нет. — Он поморщился. — Разве не сто два?
— По крайней мере. А что же вы? Были
— Однажды. Недолго. — На мгновение он отвел глаза. — Я боюсь, что не смог отличить подделку в этой области. Она пригласила меня в замечательную поездку, и эти дни были чудесными. А затем все было кончено. — Он улыбнулся и встретился снова с ней взглядом.
— Детей нет?
— Ни одного. Это — единственное, о чем сожалею. Мне бы хотелось, чтобы у меня был сын.
— И мне тоже.
В ее голосе появились такие щемящие нотки, что он, внимательно взглянув на нее, сказал:
— Но у вас прелестная дочь.
— У меня было два сына. Но они оба умерли сразу после рождения.
Сведения такого рода, сказанные во время ужина в присутствии не очень знакомого человека, кое-что значили. Он посмотрел ей в глаза и увидел там то, что хотел увидеть.
— Я сожалею.
— Я тоже. И тогда, как ни дико это звучит, рождение Пилар было своего рода несчастьем. Ведь у французов рождение девочек не вызывает восторга.
— А вы хотели восторгов? — Это его развеселило.
— По меньшей мере. — И с улыбкой добавила: — С оркестром и медными трубами. И парадом.
— Никто не может винить вас. Дочь была третьим ребенком? — Вместо ответа Дина кивнула. — Вы очень близки?
Он ждал утвердительного ответа на свой вопрос и удивился, услышав, что это не так.
— Как раз сейчас нет, но мы снова будем, обязательно. В данный момент ей тяжело оттого, что приходится разрываться на части между французским и американским домами. А такого рода вещи не проходят бесследно.
— Возможно, ее возраст, пятнадцать лет, тоже играет роль? — Он вспомнил с ужасом, как вела себя его сестра в эти годы. — Она похожа на вас? — Вспоминая отдельные черты ее лица на портретах в доме Дины, ему было трудно сопоставить их.
— Нисколько. Она — вылитый портрет своего отца. Она очень хороша.
— То же могу сказать и о ее матери.
Дина немного помолчала, а потом с улыбкой вымолвила:
— Благодарю вас, сэр.
Их беседа снова вернулась к проблемам искусства. Он старался более не затрагивать болезненные темы личного характера. И она подчас спрашивала себя, слушает ли он ее? Он, казалось, изучал ее все это время, и его выразительные глаза были красноречивее слов. Была уже полночь, когда они наконец отправились домой.
— Я прекрасно провела вечер. — Она одарила его благодарной улыбкой, когда он подъехал к ее припаркованному «ягуару».
— И я тоже. — Он не сказал больше ни слова. Она завела мотор, и он на прощанье помахал ей рукой. В заднее зеркало она увидела, как он направляется к своей машине, держа руки в карманах и склонив в раздумье голову.
Она
— Дина? — В трубке послышался голос Марка.
— Здравствуй, дорогой. Ты откуда?
— Из Рима. Я остановился в «Хасслере», если я тебе буду нужен. У тебя все в порядке? — Но связь была очень плохая. Его голос был слышен с трудом.
— У меня все хорошо. А почему ты в Риме?
— Что? Я плохо слышу…
— Я спросила, как ты очутился в Риме?
— Я здесь по делу. По поводу фирмы «Салко». Но на этой неделе я увижу Пилар.
— Передай ей мою любовь. — Она сидела в темноте и кричала в трубку, чтобы он мог ее услышать.
— Я плохо тебя слышу.
— Я сказала, передай ей, что я люблю ее.
— Хорошо. Обязательно. Нужны ли тебе деньги?
— Нет, у меня есть. — Какие-то непонятные, бессмысленные звуки раздались в трубке на мгновение. — Я люблю тебя.
По какой-то причине, непонятной самой, ей нужно было сказать ему это и услышать от него то же самое. Она нуждалась в его близости сейчас, а он находился так далеко от нее.
— Я люблю тебя, Марк. — Без видимой причины она вдруг почувствовала, как слезы застилают ей глаза. Она так хотела, чтобы он услышал ее, ей так хотелось выговориться. — Я люблю тебя.
— Что?
И затем их разъединили насовсем.
Она быстро набрала номер телефонистки междугородной станции и попросила ее связаться с гостиницей в Риме. На это ушло не менее двадцати пяти минут. На проводе наконец послышался голос телефонистки из «Хасслер»:
— Pronto [17] .
Дина попросила вызвать синьора Дьюраса. Она слышала, как они звонили ему в номер, но тот не отвечал. В Риме было уже десять утра.
— Мы сожалеем. Синьор Дьюрас ушел.
17
Слушаю (итал.).
Она лежала в темноте и мысленно вспоминала вечер, проведенный с Беном.
Глава 7
Марк Эдуард Дьюрас шагал по улице Венето в Риме, заглядываясь на витрины магазинов, бросая временами восторженный взгляд на хорошенькую девушку, спешащую мимо. В этот удивительно солнечный день на женщинах были майки с узкими плечиками, белые юбки обтягивали стройные ноги, а открытые сандалии не скрывали ярко накрашенных ногтей. Он улыбался своим мыслям, шагая с портфелем под мышкой. Он не видел особого смысла в своем кратком пребывании в Италии, но, в конце концов, почему бы и нет. Ведь он обещал… Обещал. Подчас он удивлялся, как можно было так легко обещать. Но сделанного не вернуть.