Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
Дина в изумлении взглянула на еду, а потом на него. Что она может сказать? Он появился в ее жизни после встречи на пляже в Кармел, а теперь он варил ей яйца в мешочек и готовил булочки к завтраку, извиняясь за то, что не знал ее вкусы. Всю ночь и большую часть утра они провели в объятиях друг друга; он сказал ей, что любит ее, а она — что любит его; ей даже не было совестно оттого, что она проснулась в его кровати, а не в своей — той самой, где она спала с Марком все восемнадцать лет. В это утро ее мало заботил Марк. Она чувствовала себя счастливой, молодой, влюбленной, и ей хотелось одного, чтобы рядом
— Я предупреждаю вас, сэр, если вы будете так баловать меня, я стану невыносимой менее чем через неделю.
— Нет, ты не станешь. — Он сказал это со всей определенностью, смеясь. Внезапно он сделался снова очень взрослым.
— Нет, стану. — Она в безмятежном упоении закрыла глаза, наслаждаясь булочкой. — Я теперь буду ожидать булочки, и яйца в мешочек, и кофе с молоком… — Она снова открыла глаза. Они были необыкновенно яркими и озорными, — Я даже полагаю, что ты будешь вместо работы находиться дома каждый день с тем, чтобы мы лежали в объятиях друг друга.
— И напрасно полагаешь.
— Неужели? А почему бы и нет?
— Потому что завтра уже твоя очередь готовить завтрак для меня. Это и есть демократия, Дина. Мы живем здесь вместе. Мы варим друг другу яйца в мешочек. — Он наклонился и поцеловал ее на прощанье. — К тому же я люблю яичницу.
— Я возьму себе на заметку. — Она улыбнулась ему. Он встал.
— Я тебе об этом напомню.
— Хорошо.
Она продолжала расправляться с завтраком, невероятно счастливая и свободная. У нее было такое состояние, как если бы они прожили вместе месяцы, а может, и годы. Ей не казалось странным, когда он счастливо улыбался, глядя на ее обнаженную грудь, в то время как она пила кофе с молоком из ярко-желтого кофейника. Их взаимоотношения были так легки, естественны и непринужденны, что ничем не напоминали привычки, сложившейся в ее собственном доме. И она поняла, что порядки в доме Бена ей нравились больше. Даже желтый кофейник в ее руке казался очень устойчивым. Ощущение его прочности контрастировало с хрупкостью голубого с цветочками чайника из Лиможа, подаренного матерью Марка.
— Что ты собираешься делать сегодня?
— Прежде всего я приму ванну. — Она сморщила носик, и они оба рассмеялись.
— Ты мне нравишься и такой.
— Ты просто свинка. — Она протянула к нему руки, и он снова поцеловал ее. Оторвавшись от нее, он с сожалением поднял глаза вверх.
— Господь Бог, может быть, мне стоило отменить и этот завтрак, в конце концов.
— Давай позже. Или… — Она хотела спросить его, увидятся ли они вечером, но в его глазах было легко прочесть ответ.
— Никаких «или», Дина. Я освобожусь после пяти. Мы можем где-нибудь поужинать в спокойной обстановке. Может быть, в Марин?
— Я с удовольствием. — Она снова облокотилась на подушку, широко улыбнувшись, но тут же заметила некоторую озабоченность в его взгляде.
— Что-то не так?
— Дело не во мне. Но… я хотел бы знать, как ты относишься к нашему появлению на людях. Я не хотел бы создавать тебе дополнительных трудностей. — Он вынужден был напомнить себе о том, что у нее есть другая жизнь. Что она никогда не будет полностью принадлежать ему. Что она отдана ему на время подобно художественному шедевру из
— Не должны. Это будет зависеть от того, что мы делаем, где будем, как поведем себя. Я думаю, все будет хорошо.
Он кивнул, не сказав ничего, и она протянула ему руку. Он молча взял ее и снова сел на кровати.
— Я не хочу ничего делать такого, что может навредить тебе потом.
— Ты не сможешь. И перестань волноваться. Все будет нормально.
— Я действительно волнуюсь за тебя, Дина. Я не прощу себе, если ты потом будешь страдать из-за этого.
— Ты не считаешь, что мы оба будем?
Он посмотрел с удивлением.
— Что это значит?
— Это значит, что нынешнее лето — самое прекрасное время в моей жизни и, надеюсь, твоей. Когда оно закончится и мы вернемся к своему привычному образу жизни, ты не думаешь, что мы оба будем страдать?
Он кивнул и посмотрел на ее изящную руку, которую держал в своих ладонях.
— Ты сожалеешь о том, что мы решили?
Дина откинула голову и рассмеялась своим серебряным смехом, прежде чем нежно поцеловать его в щеку.
— Ни на мгновение. — А затем снова сделалась серьезной. — Я полагаю, мы были бы безумцами, если бы надеялись на то, что нам не придется страдать позднее. Если это хоть чего-либо стоит, если это прекрасно, если это нам важно… тогда мы будем страдать. И с этим надо смириться.
— Что касается меня, я согласен. Но…
— Что значит «но»? Ты не хочешь, чтобы и я страдала. Ты не хочешь, чтобы я это ощутила на себе через любовь к тебе. Рассуждай здраво. Наши чувства этого стоят.
— Я все понимаю и согласен. Но я хочу также проявить благоразумие. Я не хочу создавать тебе проблемы в отношениях с Марком. — При упоминании его имени она почти съежилась. Бен наклонился и, быстро ее поцеловав, выпрямился. — Я думаю, мы сказали достаточно для одного утра. — Ему была ненавистна сама мысль о том, что произойдет в конце лета; трудно было поверить и в то, что это время настанет. Ведь они только начали встречаться вместе. — Где ты будешь в пять часов вечера? — Он взглянул на нее, обернувшись уже у самой двери. — Здесь?
Она покачала головой.
— Мне лучше пойти домой.
— Мне зайти туда за тобой? — На мгновение он заколебался. — Я буду ждать тебя здесь.
Он, улыбнувшись, кивнул и вышел. Услышав через минуту удаляющийся звук его маленькой немецкой машины, она прошлась по комнате, затем уселась, раздетая, на краю кровати, закинув ногу за ногу. Она была влюблена, и это было чудесно. Какой он замечательный человек, какой нежный, внимательный и благоразумный. Он постоянно веселил ее, любил смеяться, придумывать забавные истории и бесконечно смешные анекдоты. В прошлый вечер он без конца рассказывал ей о своих молодых годах, показывая альбомы с детскими фотографиями, с фотографиями своих родителей, сестры и друзей, многие из которых стали известными актерами театра и кино, писателями и драматургами. Эти альбомы до сих пор лежали раскрытыми на полу.