Конец лета
Шрифт:
В эту минуту он любил жену, как никогда. Именно сейчас, когда она просто сидела здесь, молча держа его за руку.
Его вдруг переполнило чувство благодарности. Они с Малин сидели на кухне, а Юхан и Якуб спали наверху, в покое и безопасности. Монсон уже готов был рассказать жене обо всем. Рассказать о своем стыде – не из-за тех мер, которые он предпринял как шеф полицейского участка и руководитель розыскных мероприятий, а из-за того облегчения, которое испытывал при мысли, что не его маленького мальчика поглотила августовская ночь, не его семью утащило во тьму. Но
Монсон съел один за другим три горячих бутерброда, откусил от четвертого – и тут его настигла изжога с отрыжкой. Он прикрыл рот рукой. Желудочный сок горел в глотке; Монсон отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула.
– Брат и сестра Нильсоны, – сказал он. – Ты ведь видишь их в школе?
– Да. – Малин поднялась, забрала у него тарелку и приборы. – Маттиас Нильсон весной перешел в девятый класс. Хороший воспитанный мальчик, не шумный.
– Дальше будет учиться в городе?
– Да. Двухгодичный курс, насколько я знаю. Мне кажется, он думает стать полицейским или, может быть, пожарным.
– А девочка? Вера?
Малин села рядом с ним, чуть заметно покачала головой.
– Профориентация у учеников начинается только в восьмом классе. Я, конечно, знаю Веру, вижу иногда в коридоре. Слышу, как отзываются о ней учителя.
– И как же они отзываются?
– Прилежная, хорошо учится. – Малин сразу заговорила уклончиво.
– Но? – Монсон знал жену не хуже, чем она его. Знал, когда пора задать уточняющий вопрос. Малин пожала плечами.
– С ней иногда трудновато.
– В каком смысле? – Монсон словно увидел девочку перед собой. Мосластые ноги, детский голос.
Малин выглянула в прихожую, словно опасаясь, что кто-нибудь из сыновей стоит там и слушает. Потом наклонилась к мужу.
– Она не по годам развитая. Мальчики, алкоголь. Подключили куратора, но это все, что мне известно.
Монсон кивнул. Ему вспомнились глаза Веры Нильсон. В них были ум, настороженность – и что-то еще. Какое-то беспокойство.
Моя любовь
Помнишь, как мы встретились? Мы взглянули друг на друга, и сразу пришло понимание: ты – для меня. Звучит, может быть, смешно – как подростковая влюбленность. Но именно так я чувствую. Ты для меня все. Все!
Вчера мне был сон о тебе. Ты здесь, рядом со мной, в моих объятиях. Навеки. Но мне приходится довольствоваться лишь краткими моментами счастья. Так я живу сейчас. Я терпеливо жду тебя, потому что знаю: наше время скоро придет.
Глава 15
Мать не снилась ей очень давно. И вот сегодня тот же прежний сон. Субботним утром Вероника проснулась с туманом в голове и ощущением тяжести в теле. Она решила, что прогулка быстрым шагом вернет ее к жизни; к тому же можно поискать следы лисы, которую она видела накануне вечером. Однако следов не обнаружилось. Потому что лисы хитрые. Знают, как двигаться, почти не оставляя следов.
Когда
Вероника прошла по тротуару до того места, где пару вечеров назад видела курильщика. Курильщик оказался не таким хитрым, как лиса – Вероника нашла в канаве окурки. Пять штук, все с красной короной, оттиснутой прямо над фильтром. Красные «Принс» – такие курила мама.
Она подумала о пачке сигарет под аккуратно, на манер Джеймса Дина, закатанным рукавом. Представила себе бело-красную пачку, потом – его дыхание с сильным запахом табака, отчего, к собственному удивлению, немного возбудилась. Вероника бросила окурок на землю и заспешила домой.
Когда она вошла, глаз телефона приветливо моргнул ей, и она успела с надеждой подумать, что это Леон. Но из автоответчика послышался голос Маттиаса.
– Я нашел Исака. Позвони мне.
Вероника стала набирать номер, и с каждой нажатой цифрой ее возбуждение росло.
– Привет, Вера. Подожди минуту.
Вероника услышала голоса на том конце, различила шаги, потом хлопнула дверь.
– Значит так, я нашел семью Шёлин. Как я и говорил, они переехали. Когда закрылась кирпичная фабрика, отец остался без работы, и семья перебралась в Кристианстад…
Не совладав с любопытством, Вероника перебила брата на середине фразы:
– А Исак?
– Уже два года штудирует архитектуру в Осло. Я добыл его номер, но там никто не отвечает. По словам матери, они редко говорят о Билли, но она помнит, как они обсуждали газетную статью об исчезновении, когда Исак прошлой весной приезжал домой. Статья его явно опечалила. – Значит, это может быть он? – Ее пульс еще больше участился. – Не исключено. На всякий случай я попросил фру Шёлин выслать его фотографию по факсу. Фотография сейчас передо мной. – Как он выглядит? Блондин? – Факс черно-белый, и качество картинки оставляет желать лучшего, так что разобрать трудно. Во всяком случае, волосы светлые.
От разочарования Вероника прикусила губу. Потом ей кое-что пришло в голову. – Слушай, у нас на работе есть факс. Я поеду туда. Позвоню, когда доберусь.
Боги метро сегодня были благосклоннее, чем обычно, и через тридцать пять минут Вероника уже отперла дверь и отключила сигнализацию в Общественном центре. Зал, в котором встречалась группа, был пустым и выглядел еще печальнее.
Кабинет Рууда располагался в дальнем конце, хотя «кабинет» – слишком пышное слово для описания комнатушки без окон, где обитал Рууд. «Чулан» было бы значительно ближе к правде. Пол – четыре квадратных метра линолеума, на стенах – доски объявлений, увешанные списками, рисунками и буклетами разных семинаров и групп.