Конец парада. Восстать из пепла
Шрифт:
Пятнадцатилетняя неуклюжая школьница с прыщавым лицом предстала символом этого места - вроде бы здоровая на вид, но на самом деле не очень; вроде бы искренняя, но не жаждущая интеллектуальной честности; с выступающими косточками... и некрасиво всхлипывающая, отчего лицо выглядело вроде бы замызганным... Все эти "вроде" в полной мере относились к учебному заведению. Здесь все были вроде бы здоровыми, вроде бы искренними, вроде бы неуклюжими, в возрасте от двенадцати-до-восемнадцати, нелепо костлявыми из-за недостаточного питания... Вроде бы эмоциональные, но более склонные к хныканию,
И вместо прощания Валентайн сказала:
– Давай!
По ее мнению, ученица слишком оголила ноги, поэтому она резко одернула юбку вниз и принялась шнуровать упрямый ботинок на упрямой лодыжке. В самый расцвет юности, который, несомненно, придет, но так же верно и пройдет, эта девочка, как водится, выскочит замуж, а после станет одной из Матерей Европы... В другой ситуации можно было бы успокоить словами, что праздники еще будут. Конечно же, но таких дней больше не будет!
Валентайн почувствовала на правой коленке теплую влажность.
– Мой кузен Боб был убит позавчера, - услышала Валентайн над головой.
Валентайн еще ниже склонилась над ботинком. В образовательных учреждениях нужно показывать стойкость и собранность при демонстрации со стороны учеников осознанных выходок. У этой девочки никогда не было двоюродного брата Боба или кого-то еще. Петтигал и две ее сестры, Петтигал-Вторая и Петтигал-Третья, были в этой школе на самых льготных условиях именно потому, что, не считая их овдовевшей матери, у них не было других родственников. Отец, майор на неполной ставке, погиб в самом начале войны. Все учительницы знали об этом, потому что каждой из них приходилось регулярно подавать отчеты о нравственных качествах сестер Петтигал.
– Он оставил мне своего щенка, чтобы я за ним присматривала. Это так несправедливо!
– На твоем месте, - сказала Валентайн, выпрямившись, - прежде, чем выйти на улицу, я бы умылась. Иначе тебя могут принять за немца.
Она накинула на плечи девочки мешковатую куртку.
– И постарайся представить, что дома тебя ждет кто-то, только что вернувшийся с войны. Это очень легко. И поможет тебе выглядеть лучше.
Продолжив свой путь по коридорам, она думала: "Святые небеса, насколько мне это помогло выглядеть лучше?"
Как и предполагалось, Валентайн успела перехватить директрису у дверей. Директриса жила в Фулхэме, где, несмотря на всю невзрачность этого пригорода, расположился особняк епископа. Противоречивых чувств этот факт не вызывал - воспитанная в истинном англиканском духе, эта леди в то же время достаточно повидала всяких сорванцов с окраины, иные проказы которых весьма выделялись из общей массы.
На первые три вопроса директриса отвечала в замешательстве, встав так, чтобы между ней и Валентайн был стол. Но перед цитатой Шелли она села, и весь ее вид говорил о немедленном желании праздновать всю ночь. Валентайн продолжала стоять.
– Сегодня такой день...
– очень осторожно начала мисс Ванострат, - От сегодняшних действий... может зависеть вся последующая жизнь...
– Именно поэтому я и пришла к вам, чтобы точно знать, где я стою и в какую сторону мне делать шаг.
– Я должна была отпустить девочек. И вы на самом деле дороги мне,
– не закончила свою мысль женщина.
"Боже милостивый, я совсем не разбираюсь в мужчинах, но надо признать, и в женщинах мало что понимаю. Чего она добивается?.. Она нервничает. По всей видимости, она собирается сделать что-то, что, по ее мнению, мне не понравится."
– Не думаю, что кто-нибудь смог бы удержать девочек сегодня, - сказала ободряюще Валентайн.
– Никто не переживал такого, никогда еще не было такого дня.
Где-то на Пикадилли плечом к плечу бурлит толпа; Колонна Нельсона гордо возвышается среди сплошной массы; на Стрэнде в честь празднования наверняка жарят быка; на Уайтчепел эмалированные вывески с высоты взирают на миллионы двигающихся шляп - весь неприглядный и необъятный Лондон встал перед ее глазами. Лондон она воспринимала, как тетерев - свои родные вересковые заросли, но сейчас она вынуждена находится на отшибе и смотреть на две поникшие розовые гвоздики. Подношение лорда Булнуа мисс Ванострат, вероятно, уже подвяло, потому что в природе не может быть такого цвета!
– Мне хотелось бы знать, что вам эта женщина - леди Макмастер - сказала.
Мисс Ванострат смотрела на свои руки: тыльные стороны прижаты друг к другу, мизинцы переплетены... устаревший жест. Гиртон-колледж, выпуск 1897 года, предположила Валентайн. Развлечение для смышленой блондинки... В те дни благожелательные комические газеты называли их "Белокурые выпускницы"... Молчание затягивалось. Что ж, Валентайн не собирается устраивать демарши... Французское выражение, но как сказать по-другому?
– Я сидела у ног вашего отца.
"Теперь ясно. Но в таком случае она посещала Оксфорд, а не Ньюхэм!"
Она никак не могла вспомнить, был ли уже в 1895 или 1897 году женский колледж в Оксфорде. Скорее всего, был.
– Великий Учитель... Потрясающий авторитет во всем мире...
Мисс Ванострат знала о Валентайн все, во всяком случае, об ее знатном происхождении с самого начала работы в качестве учительницы по физическому воспитанию в Главной Частной Школе (Для Девочек). И странно, думала Валентайн, что директриса оказывала ей не больше внимания, чем старшей горничной, но общалась неизменно вежливо, как генералы с низшими офицерами. Но с другой стороны, она позволила девушке безо всякого вмешательства извне самой организовать физическую подготовку.
– Мы слышали, как он разговоривал с вами и с вашим братом на латыни с самого вашего рождения... Его все считали эксцентричным, но теперь я вижу его правоту!.. Мисс Холл говорит, что вы самый выдающийся латинист, которых она когда-либо могла себе представить...
– Это не так, - ответила Валентайн.
– Я не могу думать на латыни. Нельзя называть себя латинистом, если ты не думаешь на этом языке. Отец, разумеется, умел.
– Это первое, что можно сказать о вашем отце, - лицо мисс Ванострат озарилось слабым отблеском юношеского восхищения.
– Он был таким мудрым, таким совершенным! И таким живым!