Шрифт:
Человек на льдине
— Корабль по носу! — донесся крик вахтенного матроса.
Впрочем на капитанском мостике уже заметили дымовое облако на горизонте. Оно медленно перемещалось к западу.
Через некоторое время стало видно и судно.
— Что за корабль? — бормотал капитан Лунатов, наводя бинокль. — Откуда он взялся?.. Ага! Под флагом Монии…
— Раз под монийским — значит возвращается от Большого острова, — отозвался старший помощник Рыбников. — Боеприпасы возил. Теперь у них всюду военно-морские базы и аэродромы. Весь мир хотят
— Подавятся… — Лунатов прищурился и добавил: — Отметьте в журнале встречу… Узнаете корабль?
— Нет, капитан. С тех пор, как тонул на «Дельфине», стал плохо видеть.
— «Мафусаил», — сказал капитан. — Который уже раз мы встречаемся с ним в этих широтах! Зачастил сюда… Водоизмещение — одиннадцать тысяч пятьсот тонн.
— Да, не меньше, — согласился Рыбников.
Он вошел в рубку. Там на столе лежала карта Баренцева моря. На ней красным карандашом был проложен курс «Днепра». Линия начиналась у Мурманска, поднималась прямо вверх, к северу, врезывалась в пак, прихотливо вилась между ледяными полями, а затем круто спускалась к югу и поворачивала на восток, намечая «Днепру» путь к родным берегам.
Рыбников отметил место встречи на карте и записал в вахтенный журнал:
«23 июня, 11 часов 31 минута. Видели на расстоянии шести-семи миль к югу грузовое судно «Мафусаил» под флагом Монии. Курс — чистый вест. (Столь глубокое уклонение от обычного курса объясняется единственно необходимостью обогнуть тяжелые льды, в нынешнем году простирающиеся к востоку от Большого острова на сотни километров)».
Когда Рыбников вернулся на мостик, «Мафусаил» снова исчез за горизонтом. Лишь едва заметная полоса дыма тянулась там, где недавно был виден силуэт парохода.
— Ну, я пойду, Устин Петрович, — сказал капитан. — А вы уж не стесняйтесь, пожалуйста: чуть что — сейчас же шлите за мной. Барометр лихорадит.
Рыбников остался один. Он глубоко засунул руки в рукава бушлата и вполголоса замурлыкал:
— Славное море, священный Байкал…
Арктика… Только что море кругом играло всеми цветами радуги. От воды исходило золотистое сияние, а льдины казались огромными алмазами, вправленными в золотой щит. Но чуть задул нордовик — и сразу померкли блеск и краски. Понеслись, обгоняя корабль, тучи снега. Линия горизонта исчезла, на корабль надвинулась сплошная серая мгла.
Устин Петрович достал огромную кривую трубку, туго набил этот «агрегат» табаком и задымил.
Ветер крепчал, видимость сократилась до двух десятков метров. Рыбников крикнул, покрывая шум непогоды:
— Вахтенный!
— Есть, вахтенный! — отозвался снизу матрос.
— Бить в колокол!
— Есть, бить в колокол!
Протяжно, торжественно запела медь на носу корабля. Ветер подхватывал дрожащие низкие звуки и уносил их далеко вперед.
Рыбников обернулся. В стеклянной рубке застыл рулевой.
— Каждые три минуты — гудок!
— Есть! — ответил рулевой.
Заглушая вой ветра и треск сталкивающихся льдин, над океаном поплыл мощный трубный звук.
Все в порядке, все по правилам. Хоть и пустынна эта часть Северного Ледовитого
Все стремительнее несутся, обгоняя «Днепр», тучи снега. И кажется, что ледокол пятится…
Где-то здесь могила «Дельфина». Тогда точно такая же была погода. К каравану незаметно подобрались гитлеровские миноносцы и атаковали конвой, в котором была подводная лодка «Дельфин». Она выпустила две торпеды — два миноносца пошли ко дну. Вдруг появились немецкие торпедные катера. Один с ходу ринулся на «Дельфина». Тот всадил в него три снаряда, но погрузиться не успел. Катер, уже захлебываясь, разворотил рубку подводной лодки. Как гончие собаки со всех сторон налетели катера. Фашисты семафорили:
— Сдавайтесь!
Им очень хотелось добыть советскую подводную лодку живьем, на плаву.
«Дельфин» отвечал непрерывным огнем. Еще один катер взорвался. Но вот кончились торпеды, снаряды, патроны… Тогда все, кто еще мог держаться на ногах, взялись за руки — и над взбудораженным морем понеслись торжественные звуки гимна Советского Союза. Чем глубже погружался изуродованный, искалеченный «Дельфин», тем мощнее гремели гордые голоса советских матросов, стоявших на палубе. Маленький минер Баштанкин почти скрылся под водой. Из хора выпал звонкий тенор. Тогда Рыбников и старший механик Солнцев подняли Баштанкина на плечи, и минер, захлебываясь, крикнул:
— Не уйдете, гады! Смерть фашистам! Все равно смерть вам!
Рыбников, Солнцев и Баштанкин в последний раз братски расцеловались — и наступил мрак…
Через неделю Рыбников пришел в себя в госпитале. «Дельфин» взорвался под водой. Рыбникова взрывом отбросило в сторону. Контуженный, он держался на резиновом, автоматически надувающемся жилете, пока его не подобрал советский тральщик.
Из команды «Дельфина» больше никто не спасся. Говорят, на полуострове Рыбачьем в братской могиле погребены несколько советских моряков, прибитых к берегу. Возможно, там лежат и останки Леонида Солнцева…
Война давно окончилась. Рыбников — снова на море. Он работает первым помощником капитана на знаменитом ледоколе «Днепр». Его уважают, ценят. В мае Рыбников списался с сыном Леонида — Львом. Вместе собираются ехать на Рыбачий. Помешал срочный рейс… Но теперь, только придут в Мурманск, он возьмет отпуск, вызовет Льва, и они непременно побывают на братской могиле.
— Человек за бортом на льдине!
Услышав крик вахтенного матроса, Рыбников бросился к машинному телеграфу, повернул рукоять на «стоп».
— Какой человек? Где? Живой?
— За кормой остался. Руками махал, — ответил матрос.
Машина застопорила.
— Подвахтенного помощника ко мне! — скомандовал Рыбников. — Спустить шестую шлюпку. Вызвать гребцов.
Каблучки четко застучали по металлическим ступенькам. На мостик поднялась молоденькая девушка. Ватный бушлат сидел на ней как-то особенно ловко. У девушки были лучистые голубые глаза. Из-под берета выбивались толстые русые косы. Это была суперкарго (грузовой помощник) Валя Стах. Вся команда шутливо называла ее суперкарга, хоть она ничем не напоминала злобную старуху.