Конец радуг
Шрифт:
Кейко засмеялась:
– Нет нужды в таких театральных словах, мистер Кролик. Ваше прославленное искусство нам известно.
– Вот именно! Но пока что вы в него не верите. Сейчас я уйду, поразнюхаю малость вокруг Сан-Диего и вернусь к вам через пару недель. У меня тогда будет что вам показать, а самое главное – я напрягу свое невероятное воображение, чтобы назвать сумму первого платежа в этом поэтапном плане мистера Так-Похожего-На-Немца.
Он чуть мотнул головой в сторону Гюнберка.
Мицури и Браун излучали доброжелательное молчание, разговор продолжил
– Тогда и поболтаем. И помните, пожалуйста, что сейчас нам нужен только обзор. Мы хотим знать, кого вы можете завербовать и как использовать.
Кролик тронул лапой нос.
– Я буду сама осмотрительность. Я всегда знаю больше, чем говорю. Но вам троим необходимо поработать над образами. Мистер Так-Похожий-На-Немца – устаревший стереотип. А вы, сеньора, у вас этот импрессионистский портрет все скрывает – и все выдает. Кого может заинтересовать лабораторный комплекс Сан-Диего? Кого? А вы… – Кролик повернулся к Вазу. – Вы отлично скрываете колумбийский акцент, но он слышен.
Зверек засмеялся и спрыгнул со стола.
– До скорого!
Альфред откинулся на спинку стула, провожая взглядом серую фигурку, вилявшую среди обуви прохожих. Наверное, у нее было фестивальное разрешение, поскольку прохожие ее, судя по всему, видели. Не было «пуф!» или просто исчезновения. Кролик, оставаясь видимым, прошел еще метров двадцать по Каррер де Сардиния, потом нырнул в переулок и совершенно естественным образом скрылся из глаз.
Три агента посидели еще мгновение в явно понимающем молчании. Гюнберк наклонился над своим виртуальным вином, Ваз попивал реальную «Риоху» и любовался ходульными куклами, установленными для дневного парада. Все трое отлично вписывались в пеструю туристскую суматоху возле Саграда-Фамилья – только обычно туристы, которые платят за сиденье в кафе на Сардиния, присутствуют более чем на одну треть.
– Он и правда ушел, – сказал Гюнберк, хотя необходимости в этом не было: все видели анализ сигналов ЕС.
Прошло еще несколько секунд. Разведуправления Японии и Индии тоже подтвердили: кролик остался неопознанным.
– Что ж, уже кое-что, – сказала Кейко. – Ушел он чисто. Я думаю, вполне годится в посредники.
Гюнберк устало пожал плечами:
– Наверное. До чего противный тип! Клише дилетанта столетней давности, возрождающееся с каждой новой технологией. Спорить могу, что ему четырнадцать лет, и он отчаянно хочет покрасоваться. – Он глянул на Ваза. – Ничего лучшего не нашли, Альфред?
– Репутация у него вполне подлинная, Гюнберк. Он руководил почти такими же сложными проектами, как мы для него планируем.
– Исследовательскими проектами. Может быть, он хороший – как это называется? – ткач гениального. А нам нужно нечто более… оперативное.
– Ну, он точно взял все следы, которые мы ему дали. Имелись в виду акцент Альфреда и сетевые факты, размещенные вокруг исходной Кейко.
– Ach ja, – сказал Гюнберк и неожиданно улыбнулся. – Несколько даже обидно, что когда я был просто самим собой, меня обвинили в переигрывании. Итак, теперь мистер Кролик считает, что мы – латиноамериканские наркобароны.
Шевелящийся
– В некотором смысле это даже правдоподобнее, чем правда.
Последние лет десять звезда наследников нарковойн закатилась: доступ к кайфу и погружению стал столь широким, что то, чего так и не смогла сделать сила, сделала конкуренция. Но богатство наркобаронов по-прежнему превосходило самые смелые мечты некоторых малых стран. У тех, что скрывались в государствах-неудачниках, могло хватить безумия сделать то, на что сегодня намекали эти трое.
– Этого кролика можно держать в руках, тут я согласен, – сказал Гюнберк. – А хватит ли у него умения для того, что нам нужно? Куда менее вероятно.
– Засомневался насчет нашего маленького предприятия, Гюнберк?
Это прозвучал настоящий голос Кейко. Говорила она небрежно, но Альфред знал, что у нее тоже нехорошие предчувствия.
– Конечно, – ответил Гюнберк. Минуту помолчал. – Вот смотри: террор с помощью технических неожиданностей – это величайшая угроза выживанию рода человеческого. Великие державы – мы, Китай, Штаты – живут уже некоторое время в мире. В основном потому, что мы осознаем опасность и сдерживаем все остальные страны. А сейчас мы узнаем, что американцы…
– Мы пока еще не знаем, что это американцы, Гюнберк, – сказала Кейко. – Лаборатории Сан-Диего работают с учеными всего мира.
– Это да. И еще неделю назад я так же сомневался, как и ты. Но сейчас… ты вспомни: это испытание оружия – шедевр маскировки. Нам неимоверно повезло, что мы его заметили. Это испытание – плод терпения и профессионализма на уровне великой державы: у великих держав есть инерция и бюрократическая осторожность. Полевые испытания необходимо проводить во внешнем мире, но вести разработку оружия они станут только в своей лаборатории.
Кейко издала звук далеких серебряных колокольчиков:
– Но зачем великой державе планировать революцию в средствах доставки эпидемии? Что ей за выгода?
Гюнберк кивнул:
– Да, в такой формулировке это имеет смысл для секты, но не для сверхдержавы. Сперва мой вывод казался мне кошмаром, лишенным логики. Но мои аналитики возвращались к этому вопросу снова и снова. И пришли к заключению, что симптом медовой нуги не был просто стендовым испытанием смертельной болезни. Всего лишь одна из существенных характеристик испытания – да. Цель противника масштабнее, чем немедленный удар биологического оружия. Они близки к получению эффективной технологии ТДМВ.
Кейко молчала. Даже ее хрустальные плоскости застыли. ТДМВ. Термин из научной фантастики исхода прошлого столетия. «Ты-Должен-Мне-Верить». То есть – управление разумом. Слабые, социальные формы ТДМВ были двигателем всей человеческой истории. И более ста лет возможность неодолимого убеждения была темой академических исследований. Последние тридцать лет она стала реальной технической целью. И последние десять лет некоторая ее версия стала осуществимой в хорошо контролируемых лабораторных условиях.