Конец сказки
Шрифт:
Буря ушла в сторону Турции, развиднелось вопреки тому, что наступил вечер. Потихоньку, у Боника поднялось настроение. Он подумал о Юле, которую, правда, не видел со вчерашнего вечера. О том, что ее больше не придется ни с кем делить. До тех пор, пока она ему самому не надоест.
Пока джип, раскачиваясь на ухабах, забирался все выше в горы, Боник, успокоившись и даже воспрянув духом, отчего-то вспомнил молодые годы и учебу в институте на инженера-конструктора.
«Жизнь – неизлечимая болезнь с летальным исходом, – любил повторять секретарь комитета комсомола факультета, на котором учился Бонифацкий, – поэтому прожить ее надо так, чтобы не было стыдно, за бесцельно растраченные годы». Юному Бонифацкому фраза запомнилась, более того, он взял ее на вооружение. Да и пример был, что называется, на лицо. Не задержавшись на факультете дольше года, комсомольский секретарь взмыл вверх, как китайский воздушный
Проблема состояла в том, что учиться на юрфаке, журфаке и прочих престижных факультетах он, по всем понятиям, не тянул. Не вышел харей, как тогда говорили. Боник происходил из весьма скромной, даже по советским меркам семьи, таких, как он, в гуманитарные вузы не брали даже тогда, при социализме, когда еще не настала эра всепобеждающего и всепоглощающего чистогана, но уже родился блат.
В общем, Боник чувствовал себя самым настоящим заложником положения, совсем, как батька Махно, [62] который тоже понятия не имел, против кого повернуть пулеметные тачанки. И красные, и белые, и украинские националисты пана Петлюры представлялись ему одинаково отвратительными.
62
Махно Нестор Иванович (1889–1934), анархист, один из вождей крестьянского движения на Юге Украины в Гражданскую войну. Вел борьбу с немцами, белогвардейцами, петлюровцами и большевиками, выступая за «вольные советы», можно сказать, Робин Гуд из Малороссии. Эмигрировал после победы красных. Умер в Париже от туберкулеза
Накопившаяся в ту пору лютая ненависть к точным наукам, помноженная на нежелание без толку растратить жизнь, данную каждому единожды, как экзаменационный билет у неподкупного преподавателя, и определила дальнейший путь Вацика Бонифацкого: он подался в комсомольские активисты. Это была дорога, знакомая не понаслышке большинству советских партийных функционеров, многие из которых после Перестройки с успехом перековались в так называемую национальную «элиту», и покатили дальше, пересев из черных «Волг» в опять же вороные шестисотые «Мерседесы». Если применить известную строку из песни Андрея Макаревича «ты помнишь, как все начиналось?» к жизненному пути Вацлава Бонифацкого, то его карьера стартовала именно там – в бюро ЛКСМ факультета. Это была его отправная точка. Ось вращения маятника Фуко, о котором написал целую мудреную книгу Умберто Эко. [63] Правда, в студенческой среде активистов-выскочек недолюбливали, ну так на это Бонику было наплевать:
63
Эко Умберто (р.1932), итальянский филолог, философ и писатель. Один из самых авторитетных теоретиков постмодернизма. Книги «Имя розы» (1980), «Маятник Фуко» (1988), «Остров Накануне» (1994), принесли ему широкую известность.
«Неприятность эту мы переживем», – говорил он себе. И, оказался прав, пережил и поплыл красиво, как парусный корабль, подгоняемый легким ветерком.
Уже в комитете комсомола Бонифацкого подметил и мобилизовал в свои ряды КГБ, с болезненной алчностью вербовавший колонны тайных доверенных лиц в дополнение к своим и без того непомерно раздутым штатам. В общем, пошло-поехало.
Прибыв в пещерный город Кара-Кале когда дождь уже практически перестал, Боник с удивлением
64
Принятая во время Великой Отечественной войны практика
«Тушь», – захотелось сказать Бонифацкому. Он молча выслушивал доклады, чувствуя, как предположение постепенно перерастает в уверенность. Их с Витряковым дуумвират навсегда отошел в историю, как и другие аналогичные. Например, того же Цезаря и Красса. Боник остался на Олимпе в одиночестве, освобожденный от каких бы там ни было обязательств перед партнером Леней многотонными глыбами известняка. Да что там, буквально коронованный ими.
Для очистки совести, а также, чтобы сразу не прослыть мягкотелым, Бонифацкий велел сформировать спасательную команду и разбирать завалы, невзирая на усталость и грязь.
– Живо все наверх, – распорядился Бонифацкий. – Чтобы каждый подозрительный камень обнюхали, каждый куст прочесали. – Кто знает, возможно, Леонида выбросило ударной волной, и он умирает где-то рядом на склоне.
Гангстеры безропотно подчинились, хоть и валились с ног от усталости. Вооружившись прихваченными из машин кирками и ломами, они отправились в гору. Кое-кто попытался заикнуться об экскаваторе или бульдозере, но ему быстро заткнули рот. Харизматическое имя Витрякова по-прежнему действовало на его людей магически, хоть сам Боник нисколько не сомневался: Леонид мертвее мертвого. Бонифацкий, почувствовав, что его по-прежнему слушаются, облегченно перевел дыхание, сказав себе: «Вот и хорошо. Я управлюсь с ними и без Огнемета. Маленькая, но победа».
Отдав необходимые распоряжения и для виду, поколупав киркой известняк, чтобы ни у кого потом не было никаких претензий, Вацлав Збигневович засобирался в обратный путь. Старшим вместо себя он оставил Завика. Правда, тот был законченным наркоманом, зато, хотя бы соображал, да и вообще, был вменяемым, даже под кайфом, в отличие от большинства других бойцов покойного Витрякова. Быстро темнело, но Боник все равно сказал Завику, чтобы покопали хотя бы час. Завик мрачно кивнул.
Вацлав Збигневович уже был на полпути в Ястребиное, когда Завик вышел на связь, сообщив по рации, что они взяли одного из киевлян.
– Откопали?! – не поверил Бонифацкий. – Как же он спасся?! – Ему, естественно, было глубоко плевать на выжившего бандюгу, но это был хреновый знак. Если кому-то удалось уцелеть в эпицентре взрыва, значит, и у Лени были кое-какие шансы выкрутиться.
«Вот гадство, – сказал про себя Бонифацкий. – ну, прямо стахановцы, честное слово. Так они мне, того и гляди, чего доброго, самого Витрякова с того света выкопают». Однако, поколебавшись, он все же распорядился продолжить поиски. Это распоряжение не вызвало у Завика энтузиазма, Боника такой настрой, по понятным причинам порадовал.
– Похоже, эту падлу киевскую взрывной волной из пещеры выбросило, – доложил с места событий Завик. – Он еще и Бомса успел замочить, гондон, перед тем, как мы его заломали.
– Значит, и Леонид мог выжить, – сказал Бонифацкий, не опасаясь, что радиоволны смогут передать охватившие его чувства.
– Сомневаюсь, – возразил Завик. – Если б он снаружи оказался, мы б его уже нашли. А если внутри…
Бонику показалось, Завик присвистнул.
– Пацаны с утра не пивши, не жравши, – развивал мысль Завик. – Промокли все, продрогли на х… Может, прервемся, Вацлав Збигневович, а с утра, с новыми силами…