Конец сказки
Шрифт:
– Цыган, блядь! Пошел на хуй, пидор! – крикнул Витряков, бросая головной убор на землю и яростно пиная левой ногой, на которой каким-то чудом остался тяжелый ботинок вроде тех, что таскают альпийские стрелки. Правый ботинок он потерял в катакомбах и теперь пальцы с давно нестриженными ногтями торчали из прорех носка, как когти.
– Ну, суки! – рычал Витряков, сожалея, что вокруг никого, на кого можно было излить переполнявшую его злость, – Ну, пидоры! Я вам устрою, б-дь на х… на английский флаг порву! Землю, бля, жрать заставлю!
Дорогу до Ястребиного Витряков преодолел пешком и горе тому, кто повстречался бы ему на пути. На счастье одиноких
– Землю, блядь, жрать, – твердил Леонид, преодолевая километр за километром, и злость закипала в нем по мере того, как расстояние до Ястребиного таяло. У него раскалывалась голова, левую сторону груди пекло огнем, он думал, сломаны пару ребер. Кроме того, он продрог до костей, хоть и довольно быстро двигался. В дополнение к прочим невзгодам, выпавшим на его долю ко дню рождения, по дороге он здорово порезал босую ногу, так что на подступах к Ястребиному прихрамывал и буквально кипел, как забытая на плите скороварка, которая вот-вот рванет.
Тамара лежала на спине, тяжело дыша, Бонифацкий трудился над ней, опершись ладонями в диван и выполняя всю работу. Ему не особенно нравилась эта позиция, начинала болеть спина, зато он имел возможность видеть женщину всю, распростертую под ним. Ее груди плавно покачивались при каждом толчке, пухлый живот двигался вверх и вниз, обозначая дыхание. Она финишировала уже три или даже четыре раза, за то время, что они были вместе. Ну, или искусно имитировала оргазм, зная, как это нравится Бонифацкому, как это его заводит. Вацлав Збигневович не принадлежал к тому типу мудаков, которых заботят только собственные ощущения. Напротив, он всегда стремился к тому, чтобы его партнерше не захотелось уснуть, и именно это приносило ему главное, особенно острое наслаждение.
Вспотевший живот Тамары напрягся, зрачки стали бездонными.
– Помоги себе сама, детка! – прохрипел Боник. – Только, чтобы я это видел!
Она немедленно опустила руку к лобку и застонала глухо, утробно, по-женски.
– Вот-вот, так, – выдохнул он, не прекращая работать бедрами, и жадно наблюдая за ее движениями. Ее пальцам потребовалось не много усилий, чтобы подвести хозяйку к финишу. Тамару забила мелкая дрожь, через их тела словно пропустили слабый электрический ток. Она кончила, он, отдуваясь и сбросив темп, подумал, что, пожалуй, хватит сдерживаться, пора последовать ее примеру. На сегодня вполне достаточно. Он еще успел подумать, а не поставить ли ее снова перед собой, или оставить в миссионерской позе, как принято выражаться в Америке, прежде чем в дверь постучали.
– Это какое-то издевательство, честное слово! – пожаловался он Тамаре, остановившись. Она спокойно смотрела на него снизу, очевидно, ожидая распоряжений. Все верно, тут он был хозяином, и по части секса, и во всем остальном.
– Вацлав Збигневович, это я, – донеслось из-за двери.
– Какого черта? – фыркнул Бонифацкий, узнав голос Жоры. – Это ты, Жора? Что тебе нужно?
– Виноват, Вацлав Збигневович, – оправдывался из-за двери лесничий. – Беда.
– Ах, ты ж, мать перемать, – застонал Боник, вставая. Сразу заболела спина, пенис, только что полный сил и решимости, на глазах увядал. Бонифацкий оглянулся в поисках полотенца, но оно куда-то запропастилось.
– Что еще?! – спросил Вацлав Збигневович, стоя на пороге.
– Виноват, – бормотал Жора, топчась в дверях неловко, будто медведь. – Извиняюсь, то есть, но вы же сами велели, если что пойдет не так…
– Ближе к делу можно? – поторопил Бонифацкий.
– Ребята Леонида Львовича лютуют. Совсем разошлись…
– Лютуют? – переспросил Боник. Глагол «лютуют», употребленный Жориком, ему категорически не понравился. Как и глагол «разошлись». Кстати, а что это за шум?
Сверху доносились пьяные вопли, существенно ослабленные перекрытиями. Бонифацкий предположил, что орут, должно быть, вовсю.
– Так и я о чем, Вацлав Збигневович. Водку всю выжрали, теперь баб подавай, ясное дело. В общем, совсем с катушек слетели. А женщин то в Ястребином, – раз, два, и обчелся. Тамара ваша, Юлия Сергеевна, да та женщина молодая, которую вы с Леонидом Львовичем вчера привезли.
– Опупеть… – пробормотал Бонифацкий. Как только он узнал о сексуальных планах перепившихся головорезов Витрякова, ему самому стало не до секса.
– А Завик где?! – неожиданно спохватился Бонифацкий, которому любая соломинка теперь казалась спасательным кругом из пробки.
– Завик укатил, с полчаса назад.
– Куда? – чуть не крикнул Бонифацкий.
– За водкой, – докладывал Жорик. – Они с Фашистом вместе уехали.
– Они что же, всю водку прикончили? – не поверил Вацлав Збигневович. – Это невозможно, Жора!
– Возможно! – возразил Жорик. – Еще как. Вы ж их знаете! Вылакали все, до последней капли. Завик сказал, что надо за новой партией водяры сгонять. Сначала хотели кого-то из молодых послать, потом какой-то урод, Джаба, по-моему, про баб вспомнил. Тогда, значит, Завик сам решил ехать. Пообещал своим козлам, что подвезет белой от пуза и штук пять-семь подстилок, таких, чтобы всю компанию потянули.
– Ну и… – поторопил Боник, хоть дальнейшее можно было запросто угадать.
– Как Завик уехал, кто-то из них, снова Джаба, кажется, предложил Тому отпетрушить. Ну, они ж не знали, что она с вами, понимаете?
– Потише ты! – зашипел Бонифацкий, машинально оглянувшись через плечо. Тамара преспокойно сидела на лежаке, завернувшись в простыню. Вид у нее был отсутствующим, наверное, она о чем-то задумалась, возможно, о своих пацанах, с которыми были проблемы. Младший приносил из школы двойки, старший почти открыто курил, и Тома опасалась, как бы он не начал нюхать разную дрянь, он клея «Момент» до синтетического кокса. Об этом она на прошлой неделе рассказывала ему лично, кажется, спрашивала совета. А что он мог посоветовать? Разве что – бежать из этой серьезно больной страны. Но – куда?
Убедившись, что Тома ничего не расслышала (ей этого действительно лучше было не знать), Боник пониже наклонился к леснику, так, что они почти соприкасались лбами.
– Продолжай.
– Весь первый этаж обшарили, но так и не нашли. Тут Джаба про вашу женщину им и сказал.
– Что сказал?
– Ну, что, мол, из-за нее весь сыр-бор разгорелся, и Леонида Львовича замочили. Что, мол, надо ее это… кончить, короче, а сперва попользовать, всей кодлой.
Боник, слушая Жорика, содрогнулся. Он, конечно, не испытывал к Миле Сергеевне теплых чувств, но, не до такой же степени… И еще возблагодарил небо за то, что утром велел Жорику запереть ее на третьем этаже, в библиотеке.