Конец света
Шрифт:
Дело пошло лихо. Каждая партия расходилась за неделю-другую, принося процентов 25 прибыли: цены в магазинах и на складе различались примерно раза в полтора, и, назначая свою, Женя с Илюшей выбирали среднее значение. Первое время вложенные деньги вырастали вдвое-втрое за месяц. Правда, чем больше становились объемы партий, тем дольше шла реализация, и в дальнейшем этот сказочный рост несколько замедлился. Но, так или иначе, двести долларов, одолженные Женями у родителей (по сотне «с каждой стороны») за год превратились в восемь с половиной тысяч, при том, что «бизнесмены» щедрой рукой расходовали часть дохода на жизнь.
Кормящая мать, помимо писания дипломной работы, исправно составляла нулевые балансы и относила их в налоговую инспекцию. Разумеется, о самих налогах никто и не думал. Да и вообще никаких дополнительных расходов не было, особенно после того, как ребята купили по недорогой машине, и отпала необходимость в грузовичках.
К концу пятого курса стало ясно, что если с учебой эта деятельность и совместима, то с какой-либо другой работой – нет. Родители, люди старых взглядов, настаивали на том, чтобы дети бросили спекуляцию и занялись делом. Дети, сами ставшие к тому времени родителями, склонялись к тому, чтобы арендовать офис и склад и начать, наконец, пользоваться банковским счетом и платить налоги. Собственно говоря, сами их обороты требовали серьезного подхода. Что, кстати, тоже вполне можно назвать переходом от спекуляции к делу.
В июне Жени защитили дипломные работы. В июле на честно заработанные съездили в Турцию. В августе разразился кризис, разрушивший, среди прочего, если не одноименное ООО, то, по крайней мере, мечты Беркутова и жены. Дело даже не в том, что, хранись их деньги в банке, от них бы ничего не осталось, а просто: романтический пузырь лопнул, и они поняли, что бригантина – не самое надежное транспортное средство в эпоху атомных ракетоносцев.
По доброй русской традиции на амбразуру легла женщина. Женя (ж) радостно объявила, что ей предлагают место в издательстве за 300 долларов в месяц (вполне достойная по тем временам зарплата), и Женя (м) может спокойно идти в НИИ, не думая о том, сколько там платят. Так оно и пошло.
Впрочем, руководитель Жениного института (мы с ним познакомимся чуть позже) оказался весьма предприимчивым человеком. Он умел находить проекты, которые интересуют иностранных коллег, готовых оплачивать работу над ними.
Жене повезло сразу попасть в группу, работающую по гранту, и ему даже не пришлось искать дополнительные заработки в виде писания дипломов и курсовых, переводов и прочих мало интересных занятий, что выручало большинство сотрудников института.
К моменту начала нашего рассказа у Жени Беркутова почти готова диссертация, но шеф, академик, не спешит выпускать его на защиту. Что и является одной из причин Жениного раздражения. Как и Жениного. (Повторяется прием с именами, слабовато, конечно, но ладно, сойдет.)
Вот, собственно, к чему и вели все попытки начать повествование с некой вступительной сценки – показать раздражение мужа, которое может утешить (утишить?) лишь симметричное раздражение и даже гнев жены (в частности, на кота). Маленькие литературные хитрости.
Ладно, переходим к четвертому эпизоду, который, в отличие от трех предыдущих, повлияет на развитие сюжета. Чтобы в дальнейшем,
Одолев предварительные сложности, Жени добрались до завтрака. Сидят за столом и беседуют. То есть и едят, это – само собой, но на еде можно было бы заострить внимание, если бы выше не было звездочек. Тем более, «яйцо – в мешочек – я просил – мне тоже на работу – ты сказала…» – было цитировано ранее. Так что о быте ни слова.
– Жень, ты все время какой-то напряженный. Что-то случилось?
– Ну почему что-то обязательно должно случиться?!
– Не должно. Но что ты сердишься? Если ничего не случилось, так и скажи.
– Да ничего не случилось! У меня, во всяком случае.
Женя молчит, и после паузы Женя сам продолжает:
– Гаврилыч рвет и мечет…
(Юрий Гаврилович Гарт – тот самый академик, шеф Жени.)
– …Ему в Осаку ехать, на конференцию, а самый главный снимок испорчен.
– Как испорчен?
– А черт его знает. Какое-то пятно черное.
– Большое?
– Да нет, не очень. Но для доклада не годится.
– Так а чего ж, трудно переснять, что ли?
– Да что вы говорите, Евгения Владимировна! Вся лаборатория во главе с академиком Гартом ломает голову: что делать, что делать? А оказывается – переснять! Одна Женя Беркутова догадалась! Нобелевскую премию ей!
– Всё? Кончил острить? Молодец, пятерка. А теперь объясни, почему нельзя переснять.
Женя еще немного препирается и ворчит, что является свидетельством не сложности объяснения, а его раздражения, после чего объясняет:
– Телескоп запрограммирован на сканирование определенного сектора неба. Теоретически можно, конечно, прервать программу и переснять испорченный кадр. Но это – ты не представляешь, какой геморрой!
– А из-за чего это произошло? Грязь какая-нибудь попала?
– Вряд ли. Там такая система контроля, очистки, вентиляции… В прежние годы, когда снимали на пленку, такой брак сплошь и рядом бывал. А сейчас-то снимок цифровой. Понимаешь?
– А чего тут понимать? В принципе, как с обычным фотоаппаратом. Или пленочный, или… Хотя, оптика и там, и там.
– Да, конечно. Оптику в первую очередь проверили. Но, честно сказать, вид у этого пятна – как будто в самом деле какая-то пыль.
– Космическая!..
– Ты вот шутишь, а нам не до шуток.
– А к тебе это какое имеет отношение? Ты расчетами занимаешься.
– Да, это не моя тема. Но Гаврилыч ко мне отношение имеет. А мне сегодня с ним поговорить надо…
– Поговори в другой раз.
– Ой, снова ты со своими советами! Он завтра улетает.
– В Осаку?
– Ну! И если мы не пересечемся, мой семинар неизвестно на сколько перенесется.
– Позвони мне, после разговора.
Через несколько часов, после обеда. Звонок. Женя берет трубку.
– Слушаю.
– Привет, Жень, это я. Как, пересеклись?
Нервно:
– Да!
– Что? Договорились о семинаре?!
Раздраженно:
– Нет!
– А когда?
Выйдя из себя:
– Никогда! (И поспокойней.) Он уехал.