Конец тьмы (Капкан на 'Волчью стаю')
Шрифт:
– Сегодня я проехала очень много миль. – Она положила на первую банкноту вторую и добавила: – Я устала, и мы остановимся здесь. – Бросив третью купюру, Кэти закончила: – Нам нужен двухместный номер с двуспальной кроватью, номер для одного, отдельный, и немедленно лед.
– Да, сеньорита, – улыбаясь и кланяясь, залебезил портье. – Да, конечно.
Он шипел, словно гадюка. Вышел мальчик и помог мне с чемоданами. Когда мы возвращались к машине, я заметил:
– Если вы хотите, чтобы я действовал так...
– Вы не сможете, – сказала Кэти. – Вы не знаете, чего ожидать. Я все время следила за его глазами.
Эти
В мотеле был бар, в котором я напился. Я врал, как Мюнхгаузен, двум студенткам из Техасского университета, отдыхающим на весенних каникулах. Мне удалось завлечь к себе в номер одну из них, ту, которая была крупнее. Я прихватил бутылку. Опьянев, я сказал себе, что она будет превосходным лекарством от того, что сделала со мной Кэти. Девушка оказалась проворной и мускулистой. Спокойно она выносила только невинные ласки, а чуть что начинала извиваться и хохотать, как сумасшедшая, выставляя при этом твердые коричневые локти и колени. После того как я кончил с ней, я чувствовал себя так, будто скатился с длинной лестницы.
К 10.30 мы выехали из мотеля. У меня болела голова. Джон Пинелли простыл. Кэти надела белые шорты, черную блузку, красные сандалии и солнцезащитные очки в белой оправе.
Я поклялся, что не позволю ей опять играть в эту отвратительную игру. Буду мужчиной, а не дрессированным животным... Так я пытался объяснить свое желание остаться с ней. Я ждал случая дать ей отпор, но в наш второй день в Мексике ничего не произошло. Мы остановились в четыре тридцать. До Мехико оставалось полдня езды. Мотель не отличался от того, в котором мы отдыхали прошлой ночью. Кругом благоухали мартовские цветы, наполняя воздух сладким, вызывающим тошноту, запахом.
Вечером я встретил Кэти. Я направился в свою комнату, а она в бар. Кэти шла по узкому проходу, с одной стороны огражденному стеной, а с другой – большими арками. На ней было хлопчатобумажное платье в смелую широкую полоску. В полумраке в ее волосах будто светилось расплавленное серебро.
– Кэти, – сказал я. Она слегка кивнула и попыталась обойти меня, но я расставил руки на всю ширину прохода. Слегка наклонив голову и сложив руки на груди, Кэти смотрела на меня устало и терпеливо. Кэти Пинелли была хрупкой, но высокомерной женщиной. Внезапно я почувствовал все свое ничтожество, неуклюжесть и неуверенность.
– Я сама во всем виновата, но вы надоели мне, Кирби, – сказала она. – Не могли бы вы, дорогой, забыть об этом?
– Скажите: почему? Я просто хочу знать причину.
– Здесь не может быть никаких «почему». Даже если бы у меня были слова, все равно бы не было никаких «почему». Однажды я швырнула в камин картину, за которую Джон заплатил десять тысяч долларов. Он не спросил, почему я это сделала.
– Вы думаете, что мне приятно выслушивать это, Кэти?
– Мне наплевать, я не любопытна. Я не страдала от любопытства ни прежде, ни сейчас.
– Джон, вероятно, спит. Почему бы вам не зайти ко мне, Кэти? Она прикрыла рукой зевок. Я не мог понять, притворство это или нет. В любом случае Кэти причинила мне боль.
– Я должна вам что-нибудь? – В ее голосе прозвучал гнев. – Мальчик, если вы собираетесь искать логику в сексе и дальше, наполучаете шишек на свою детскую головку, поверьте мне. У вас нет на меня ни малейших прав, Стассен. Я вам ничего не должна, студент. В ваши обязанности входит лишь вести машину. И если вам так нужна причина моего поступка, можете просто думать, что леди заскучала в поездке. А если вас интересуют мотивы, то становитесь психоаналитиком и открывайте свое дело.
– Я – человек, Кэти. Я не вещь и не подопытный кролик. У нее был такой вид, словно меня здесь не было. Внезапно Кэти блеснула своим актерским искусством: в ее лице появилось хорошо разыгранное сострадание.
– О, я причинила вам боль, мой дорогой? О Боже, какая я глупая! Какая жестокая, бессердечная эгоистка! Клянусь, моя любовь, это больше никогда не повторится.
Она нырнула под моей рукой и быстро пошла по проходу. Я рванулся было за ней. Кэти оглянулась со злобной насмешливостью, еще сильнее вильнула бедрами и исчезла за углом.
Этого больше не случится. Я знал, что этого не случилось бы вообще, если бы их отношения не изменились так резко и бесповоротно в Ларедо, в этом отвратительном и грязном пограничном городке.
Мы приехали в Мехико. Пинелли остановились в «Хилтон-Континентале». Наверное, Джон пытался пустить пыль в глаза тем людям, с которыми хотел работать. Я увидел этих людей не в Мехико, а позже в Акапулько. Мне заказали номер во «Фрэнсисе», рядом с посольством. В Мехико у меня оказалось немного свободного времени. Они решили пробыть здесь несколько дней, а затем лететь в Акапулько. Я должен отогнать туда машину. Я опять проверил «крайслер», разгрузил несколько сот фунтов одежды, которую Кэти будет носить в городе.
Рано утром на второй день я выехал из Мехико. Мне поручили найти дом Хиллари Чавеса. Там есть слуги. Насколько я понял, этот Хиллари сделал состояние на каких-то широких экранных линзах. Он и его последняя жена зимовали в Монтевидео. Перед выездом Кэти, как всегда, высокомерно сказала:
– Здесь две тысячи песо, Стассен. Потом отчитаетесь. Найдите дом, распакуйте багаж и ждите. У них там пять спален, так что можете на некоторое время выбрать любую, кроме комнаты для гостей – она нужна для развлечений. Покупайте мелочь, которая, по вашему мнению, нам там понадобится. Вы знаете наши вкусы, так что к нашему приезду вы можете подготовить слуг. Проверьте, чтобы все работало. Когда мы будем готовы, мы позвоним, и вы встретите нас в аэропорту. Все ясно?