Конец вечного безмолвия
Шрифт:
— Михаил Сергеевич, — как-то смущенно обратилась к Маидрикову Милюнэ.
— Что, Маша?
— Я тут говорила Булату… У нас будет ребенок…
— Что ты говоришь! Вот это здорово! — Мандриков искренне был обрадован. — Поздравляю вас!
— Маша просила меня сказать тебе… — Булатов замялся. — Свидетельство бы надо нам…
— Сделаем! — сказал Мандриков. — Завтра же выпишем — от имени ревкома.
Снаружи раздался стук в дверь. Милюнэ выглянула в сени и сказала:
— Волтер пришел.
— Бессекерский
— Он же хворый, больной, — заметил Мандриков.
— Я думал так, — нерешительно произнес Волтер. — Большая шуба, большая шапка — трудно узнать.
Булатов встревоженно посмотрел на Мандри-кова. Тот встал и сказал:
— Пойдем проведаем арестанта. Кто-нибудь бывал у него, проверял, как он соблюдает условия домашнего ареста?
Булатов растерянно развел руками:
— Ну, больные и больные, как-то в голову не приходило.
Они шли, держась друг за друга в пурге.
Порой Мандрикову мерещились какие-то тени, но когда подходили — оказывалась стена дома или сарая.
Булатов громко постучал в дверь.
Пришлось ждать порядочно.
Наконец послышался испуганный голос хозяйки:
— Кто там?
— Отворяй, это Мандриков.
Евдокия Павловна долго возилась с засовами, никак не могла отворить дверь, но когда увидела перед собой троих, испуганно вскрикнула.
— Не бойтесь, — успокоил ее Мандриков. — Проведать пришли вашего мужа.
— Хворает, бедняга, так стонет, — запричитала Евдокия Павловна. — Боюсь, к весне совсем ослабеет…
В комнате, кроме хозяев, находился отец Михаил. Он уже порядочно клюкнул, но старался высоко держать голову. Громов лежал в кровати, весь до самого подбородка укрытый одеялом, с полотенцем на голове, и стонал.
— Здравствуйте, Иннокентий Михайлович! — . поздоровался Мандриков. — Как здоровье?
— Худо мне… Худо…
— А вы, отец Михаил, уходите отсюда, — обратился к священнику Мандриков. — Господин Громов находится под арестом, и для посещения его требуется специальное разрешение.
Испуганный священник заторопился:
— Хорошо, хорошо! Иду! Простите, ради бога! Он засеменил к выходу. Следом вышли и ревкомовцы.
Как только за ними закрылась дверь, из кладовой появились Струков и Бессекерский.
Струков быстро вошел в комнату. За столом уже сидел Громов и дрожащими руками пытался наполнить стакан. Горлышко бутылки звенело о стекло.
— Оружие я раздал, — сообщил Бессекерский.
— Да, господа, решаться надо…
— У нас уже все продумано и готово, — продолжал Струков. — Засады будут устроены в домах вокруг ревкома. Главный наблюдательный пост — дом
— Лучшее время для выступления — тридцатое января, — сказал Бессекерский. — Тренев говорит, что на этот день назначено заседание ревкома. Вся головка соберется там,
— Покажи, что ты сочинил? — с улыбкой попросил Мандриков, протягиЗая руку к листку бумаги.
"Удостоверение.
Дано Чукотским ревкомом в том, что Мария Милюнэ из стойбища Армагиргина и Александр Терентьевич Булатов из села Заходы Смоленской губернии являются мужем и женой, что и удостоверяется.
Председатель Чукотского ревкома Михаил Мандриков".
— Ну, Булат, — разочарованно произнес Мандриков, — Ну что ты написал? Это же первое брачное свидетельство, выданное именем революции! Надо поторжественнее! Поройся-ка там в ящиках, посмотри, нет ли бумаги покрасивее. Сейчас напишу сам мандат о революционной женитьбе.
Булатов быстро пробежал глазами написанное, аккуратно сложил листок и спрятал во внутренний нагрудный карман.
— Вечером покажу Милюнэ.
— Так вот, Волтер предлагает ввести комендантский час, объявить Анадырь на военном положении и в домах Струкова и Громова поставить вооруженную круглосуточную охрану, — сказал Мандриков. — Но главное — это кандидаты в Совет. Сход можно назначить на второе февраля, сегодня тридцатое — время на подготовку есть… Слушай! От имени местного населения в Совет выставим кандидатуру твоей Маши! Грамотна, политически правильно ориентируется… Да у нас просто нет лучшей кандидатуры!
Булатов подумал и сказал:
— Она моя жена.
— Ну и что? Жена большевика — такой же политически ответственный человек, как и ее муж! — заявил Мандриков.
— А потом будут говорить — ревкомовцы своих проталкивают в Совет, — угрюмо произнес Булатов.
— А мы и будем проталкивать своих! — убежденно сказал Мандриков. — Мы таиться не будем: кого считаем нужным, полезным для истинно народной власти — того и будем поддерживать. Давай садись и пиши воззвание к жителям Анадыря — второго февраля сход всех жителей для избрания Совета.
После обеда, ближе к ранним сумеркам, стали приходить ревкомовцы.
Вошел механик Фесенко и с удивлением сказал:
— Или мне померещилось, или и впрямь так, будто Громов попался мне навстречу.
— Не может быть, — спокойно, ответил Мандриков. — Мы вчера его навещали: похоже, скоро концы отдаст, не встает с постели.
Милюнэ вошла в ревком и заглянула в комнату. Заседание еще не начиналось, и она поздоровалась со всеми. Булатов сидел у стола и писал очередное воззвание. Он трудился старательно, выводил каждую букву.