Конец вечности

Ветер Морвейн

Тот факт, что Дезмонд по жизни представляет собой ходячую проблему, Галактиона не смущал. Разве что заставлял умилённо улыбнуться. А вот то, что подобное отношение к жизни может сгубить Аркана раньше времени ему абсолютно не нравилось.

Дезмонд на мгновение поднял голову и перехватил его взгляд – но не остановился. Движения мятежника стали лишь более резкими и стремительными. Он смотрел Аэцию в глаза, как будто бросал вызов и спустя пару секунд Галактион усмехнулся. Это был отличный шанс.

На ходу сбрасывая тяжёлый бархатный камзол из тех, что поспешно сшили

для него во в дворце он вышел из комнаты. Декоративных стоек с оружием хватало во всех гостинных и Галактион подхватил с одной первый попавшийся клинок – выбор, впрочем, был не случаем, слишком тяжёлого и слишком лёгкого оружия он не любил.

К тому моменту, когда он оказался во дворе, рукоять уже удобно лежала у него в руке, а Дезмонд, заслышав шёрох гравия, развернулся ему навстречу и сделал красивый выпад.

– Я не держал в руках клинка девятьсот семьдесят лет, - сказал Галактион не переставая улыбаться. – Так что если опозорюсь – не обессудь.

– Ничего, я постараюсь не слишком налегать, - ответил Дезмонд, и в следующе мгновение два клинка рванулись вперёд, высекая искры.

Стремительно разлетелись и без единого слова взлетели опять. Дезмонд заблокировал удар, развернулся, набирая инерцию, и ударил снизу. Наверное, такой удар не мог убить – но только потому, что Дезмонд ударил плашмя. Силы, вложенной в него хватило бы, чтобы любого противника сбить с ног.

Галактион подпрыгнул, пропуская клинок под собой и без замаха ударил обманным движением слева. Клинок Дезмонда уже был на месте, чтобы отразить удар.

Оба не произнесли ни слова. Галактион отлично ощущал, что не соврал – отстутствие тренировки давало о себе знать. Собственные руки казались грузными и неловкими, в то время как в каждом движении Дезмонда была гибкая, тягучая сила.

Бой обещал оказаться серьёзнее, чем Аэцию показалось вначале, и он не собирался сбивать дыхание и ослаблять свою позицию лишней болтовнёй. Но он также чувствовал, что недостатки, которые он увидел в технике Дезмонда со стороны, определены верно. Для Дезмонда каждый удар был самоценен. Он наслаждался им, вклыдвая всю мощь, изливая эмоции, которые бурлили в нём ревущим вулканом.

Аэций не так уж много дрался, но когда делал это, никогда не давал воли гневу. Он чувствовал потоки Вселенной, текущие сквозь материю и пространство, ловил порывы невидимого ветра и вписывал свои движения в его течение. К своему удивлению Аэций вспомнил, что когда-то давно, когда всё только начиналось, боль был для него скорее танцем, бесконечностью стремления к смертносной красоте. Это понимание озарило его так внезапно, что он едва не пропустил удар. На мгновение потерял равновесие. Увидел странное волнение в глазах Дезмонда – Аэцию показалось, что ещё секунда, и тот, отбросив клинок, бросится ему на помощь.

Аэций лишь коротко качнул головой, давая понять, что всё хорошо, поединок продолжается – и так же уступив в ответ секунду на подготовку, нанёс очередной удар.

Навыки постепенно возвращались. А, Дезмонд, напротив, уставал. Его движения становились всё более медленными и грубыми и наконец быстрым ловким

ударом Галактион выбил из его рук клинок и ударом ноги в голень сбил на землю.

Дезмонд выплюнул забористое ругательство и едва успев подставить локти упал лопатками на песок.

Он тяжело дышал. Впрочем, и Аэцию было нелегко.

– Что я сделал не так? – поинтересовался Волк, лёжа на земле и разглядывая нависшую над ним фигуру противника.

– Это очень интересный вопрос, - с улыбкой признал Аэций и протянул ему руку. – Правда, я не уверен, что сумею ответить на него за один день.

Дезмонд не доверял людям.

Хотя вернее было бы сказать – он доверял не всем и не сразу. Если кому-то удавалось пробиться во внутренний круг его доверенных лиц, Дезмонд раз и навсегда записывал его в друзья и никогда уже не сомневался в его намереньях. Для друзей он был готов на всё без оговорок, причём не задавая вопросов. И тот факт, что недавно один из ближайших соратников, его брат по сопротивлению, предал его и поставил под удар всех, кто работал вместе с ними, ничего для Дезмонда не поменял.

Ренгар был записан в число предателей легко и быстро. Хотя мысли о случившемся и причиняли Дезмонду немалую боль.

Большая проблема заключалась в том, что человек, назвавшийся Аэцием Галактионом, пока никак не доказал, что относится к числу друзей.

Дезмонд думал об этом и ночью, и днём. Внезапный спаситель вызывал у него симпатию и даже необъяснимое желание довериться – но в то же время и опаску. Всё происходящее было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

С детства Аэций Галактион был для Дезмонда героем легенд. Глядя на этого спокойного и совсем незнакомого мужчину Дезмонд то и дело сопоставлял его с образом, который нарисовал у себя в голове.

Сопоставлял и к своему ужасу думал, что это действительно он.

Когда шок от первой встречи прошёл, Дезмонд увидел как наяву как этот Аэций произносит вслух слова написанные в его собственном дневнике. Но поверить до конца всё ещё не мог.

Бросая свой маленький вызов он сам не знал, чего хочет больше – развенчать собственные надежды или поверить в них до конца. С тех пор как он в последний раз видел деда – а Дезмонду сейчас казалось, что это было ужасно давно, две полных жизни назад – рядом с ним не было бы человека, который бы мог дать ему совет. Который мыслил бы так же как он и хотел того же, чего и он. Дезмонду всё время приходилось выступать лидером в тех безумных проектах, которые он сам же и предлагал и в которые сам никогда не верил до конца.

Мысль о том чтобы наконец… положиться на кого-то… казалась слишком сладкой, чтобы воплотиться в жизнь.

И бой ничего для него не прояснил. Человек, назвавшийся Галактионом, был хорошим фехтовальщиком. Настолько искусным, что сумел преподать ему урок. Но это никак не доказывало, что он – Галактион. Зато Дезмонд понял и осознал кое-что ещё. В тот момент, когда Аэций едва не пропустил удар, Дезмонду стало страшно. Страшно за свои мечты, которые так легко погли рассыпаться в прах. И за то, что он причинит этому человеку боль.