Конец века
Шрифт:
На улице было ещё темно. Ибрагим проводил нас в какую-то гостевую пристройку, где мы завалились на пару стареньких продавленных диванов, даже не потратив время, чтобы снять одежду.
Лишь вяло подивившись состоянию организма, который до этого дня спокойно перенёс четыре бессонные ночи с тренировками и разгрузками вагонов, я провалился в глубокий сон без сновидений.
Остатки ночи промелькнули как одно мгновение. Мишаня растолкал меня утром, бросив на тумбочку рядом с диваном внушительную пачку десяток, разбавленную фиолетовыми четверными. Я, сняв резинку, не спеша пересчитал купюры. Однако, очень
— Что…нормалёк? — подмигнул Мишаня, заметив моё удивлённое лицо.
— А то! — ухмыльнулся я и аккуратно сложил деньги, засунув в карман афганки.
— Держи язык за зубами и работай как сегодня, всё будет в шоколаде, пацан! — крепыш солидно подтянул штаны спортивного костюма и вразвалочку покинул помещение.
— Учту, дядя, — вполголоса произнёс я в спину Мишане.
Интересно, сколько сам хозяин наваривает на подобной коммерции, раз платит нам такие деньги за ночь работы. Понятное дело, что тут надбавка за молчание. Но всё же…
Молчаливый Ибрагим выпустил меня на туманно-промозглую утреннюю улицу Серова. Редкие автомобили раскатывали по образовавшимся за ночь лужам.
В институт мне сегодня нужно явиться аж ко второй паре, хвала решённому вопросу с физкультурой. Значит, можно с чистой совестью помочь Петровне по хозяйству: перетащить кучу сваленного самосвалом во дворе угля под широкий навес, поправить калитку в заборе, сгрести обильно нападавшие во двор листья с двух огромных ореховых деревьев, росших по углам двора.
Нехитрая работа по хозяйству на свежем воздухе развеяла пыльный психологический ступор, не отпускавший меня даже после короткого сна. По-хорошему взбодрила. А поданные на завтрак Петровной горячие вареники с творогом и вовсе ввергли мою душеньку в состояние гастрономической эйфории.
На мои феерические излияния благодарности молчаливая хозяйка лишь буркнула что-то невнятной, уйдя из дома, судя по характерным звукам, послышавшимся через некоторое время, в курятник.
Я же попросту выпал из реальности на ближайшую четверть часа, поглощая в меру солоноватое маслянистое чудо и запивая его ледяной простоквашей, едва не рыча от удовольствия и сдерживая себя, чтобы не набить варениками полный рот, как гоголевский Пацюк.
Нет, что ни говорите, а такое лучезарное начало дня задаёт тон и удаче, и работоспособности…да всему! Человек, придумавший правильные вареники, гений однозначно.
На дворе царило бабье лето, разгоняя облака немыслимой синевой неба и облекая солнечные лучи какой-то поистине всепроникающей радиацией добра. Не раздражала даже вездесущая невидимая паутина, норовившая зацепить невесомым краем щёку, а то и нагло залезть в глаза.
Вестибюль института на пятачке у расписания занятий гудел десятками голосов, а множество улыбающихся, сосредоточенных и растерянных лиц, простимулированных прекрасным утром и бурлением небывалого коктейля из молодости, феромонов, любопытства, опозданий, густо замешенном на запахе свежевыглаженных халатов, перегара, табачного дыма, дорогих духов и чёрт знает ещё чего, производили впечатление настоящего студенческого Вавилона…
Я сделал глубокий вдох, стараясь впитать в себя каждую молекулу этого дурмана, чаще всего именуемого студенческим духом, и, заметив
— Привет, Сикорская! — ничего оригинальнее не смог я произнести в ответ на испуганный взгляд девушки. Блин, ну вот как ей удаётся краснеть со столь сверхзвуковой скоростью? — Прости дурака, носятся тут всякие идиоты.
— Привет, Гаврила. А я и не заметила, — она поправила указательным пальцем выбившуюся прядь волос и не спешила высвободиться из моих объятий, — расписание новое вывесили. Деканат чего-то протормозил, — девушка быстро справилась с волнением, лишь только теперь вопросительно скосила взгляд на мои ладони, продолжавшие покоиться на плечах её белоснежного халата.
— Ой, извини, замечтался, — я с сожалением медленно убрал руки, продолжая смотреть ей в глаза и не переставая мысленно задавать себе вопрос: «И где были мои зрительные анализаторы раньше? Ну в той, прошлой жизни? Это же не девушка. Богиня!» Интересно, я краснею так же быстро, как она или нет? Похоже, каждая моя последующая мысль рядом с Машей отличается большей рациональностью и глубиной. А ещё эта глупая улыбка, навязчиво наползающая на моё лицо.
— Долго мечтаешь, Луговой, — в серых глазах Марии блеснули лукавые льдинки, — физкультуру прогулял. И…хватит пялиться. Влюбился, что ли?
Ну, пошло-поехало… Почему все симпатичные 18-19 летние студентки так любят сводить любой разговор к этим играм? У них это что, фетиш? Или своеобразная утренняя разминка? Может, это один из тысячи и одного способа выбрать достойного партнёра? И Машка тоже абсолютно уверена, что является центром Вселенной. Ох, Сикорская…
Или, может, всё проще? И ничего такого особенного Машка себе не думает. А я умом и сердцем давно старик и банально занудствую, ибо давно наигрался во все эти крестики-нолики? Нет, чтобы расслабиться и получать удовольствие. Это же какой полузабытый кайф раскачиваться на тестостероновых качелях!
— Пока не решил, Машенька. Но, похоже, в процессе. Вот тебя с утра встретил. К удаче, наверное. Может, в кино сходим? — последняя фраза вырвалась абсолютно спонтанно. Уж больно хороша девчонка, да и меня врасплох застала.
И без того большие глаза Машки стали совсем уж как у мультяшной зверушки.
— Ну, ты и Казанова, Луговой! А как же Стася?
Вот это сюрприз! Не институтский курс, а большая деревня. Хотя помниться, мы со Стасей особо никогда и не скрывались.
— Маш, я же тебя в кино зову, а не замуж. Чувствуешь разницу? — пожал я плечами.
— Да-а-а? — задумчиво протянула Сикорская, облизнув губки кончиком язычка.
Я продолжал молча пялиться, ведь ответа так и не услышал.
— А куда пойдём? — первой встрепенулась Маша, — у меня только вторая половина воскресенья свободна. Никитич на кросс в соревнованиях записал.
— О, и тебя тоже? — на самом деле ничуть не удивился я стечению обстоятельств, — мне всё равно: выбирай фильм сама, я тебе полностью доверяю.
— Правда? И обещаешь не дрыхнуть, если выберу мелодраму? — снова эти будоражащие льдинки в глубине глаз.