Конец здравого смысла (сборник)
Шрифт:
— Вы сегодня злы, Вильямс.
— Когда я вижу стоячее болото, мне всегда хочется кинуть в него камень… Знаете, чтобы круги побежали во все стороны.
— К сожалению, мировое болото слишком обширно…
— Да, к сожалению… Время тащится на костылях…
— Посмотрите, Вильямс, как, по-видимому, хороша та тоненькая блондинка и как отвратителен ее толстый, лысый спутник… Я думаю, что если распороть его живот, то из него высыплется столько франков, что все в них уйдут по колени. Вы не знаете случайно, кто это?
Вильямс помолчал с секунду, красивое лицо его омрачилось.
— Случайно
— О, простите, Вильямс, я не предполагал… Это так неудачно с моей стороны.
— Вы тут ни при чем… Я давно заметил их… Что делать, Мак-Кеней, в жизни огорчений всегда больше, чем радостей…
— Но вы нравы… я бы тоже с удовольствием пустил парочку львов побегать сейчас между этими столиками…
— Потому-то я и принял предложение профессора Гампертона… Мне сейчас куда больше по душе скалы и пески пустыни…
— Это лучшая в мире обсерватория?..
— Да. После того, как Мексиканская провалилась во время землетрясения.
Лысый человек внизу хохотал, откинувшись на спинку кресла. Юная блондинка обмахивала его веером.
— Да, к сожалению, мировое болото слишком огромно, — пробормотал Вильямс.
— Вы напрасно сожалеете об этом, милостивый государь, — раздался позади них приятный голос, — у вас есть чудесные возможности.
Оба вздрогнули и оглянулись на темную комнату. Вильямс вскочил с кресла, кинулся к столу зажечь лампу и, к своему удивлению, не мог найти ее.
— Выключатель у двери, — продолжал голос, — впрочем, не беспокойтесь, я сам зажгу электричество.
Мягкий желтоватый свет озарил комнату. Маленький человечек в голубой пижаме, с веселым бритым лицом, стоял возле двери.
— Черт возьми! — вскричал Мак-Кеней, оглядев комнату, — мы ошиблись номером.
— Совершенно верно, милостивые государи, вы ошиблись номером. Я же имею привычку дремать после обеда, и поэтому не заметил, как вы вошли. Проснувшись, я хотел вам дать знать о себе, но (о, простите) ваша беседа так заинтересовала меня…
— Вы слышали?..
— Как вы бранили мир, м-р Вильямс… Поделом бранили. Если не ошибаюсь, вы помощник директора новой обсерватории на Атласских горах?
— С кем имею честь?
— И вы уезжаете туда с профессором Гампертоном через несколько дней?
— Да, но с кем имею честь?!
— А вы, мистер Мак-Кеней, знаменитый охотник на львов?
— Да, но кто же вы, наконец? — вскричал и Мак-Кеней с некоторым раздражением.
— Франсуа Лебеф, милостивый государь, скромный лионский художник; товарищи зовут меня «Франсуа Смекалка», ибо я очень ловко выдумываю аллегории, эмблемы, сюжеты… Даже писатели обращаются ко мне: «Смекалка», выдумай сюжет! Какой — кровожадный, нежный, чувственный? Предположим, просят чувственный. Я начинаю фантазировать, а они записывают. Стиль, это уже чепуха — это их дело. Я слышал, м-р Вильямс, как вы бранили этих господ, переваривающих омаров и устриц в душистых объятиях своих дам. Я давно говорю, что пора переломать хребты тем трем китам, на которых по научным данным зиждется мир. Земля превратилась в старую деву, милостивый государь, которая целый день раскладывает пасьянс. К такой деве всегда хочется подойти и смешать
Вильямс невольно снова поглядел вниз через окно. Лысый толстяк уводил блондинку из холла, держа ее за голую руку между плечом и локтем… Сейчас зажжется розовая лампочка в одном из темных окон.
— Я не понимаю, чем может быть для меня интересен этот Крапо, — сказал он рассеянно.
Маленький человечек ответил с загадочной улыбкой:
— М-р Вильямс! Марсель Крапо и есть тот камень, который вы хотите бросить в мировое болото.
Глава 2. Как иногда полезно человеку подражать испорченному граммофону
Появление госпожи Лаплуа в столь позднее время никогда не предвещало ничего доброго. Марсель Крапо отчасти из уважения к почтенной особе, отчасти от страха натянул простыню до самого носа.
— Простите, госпожа Лаплуа, — сказал он, — я уже лежу в постели.
— Я вижу, господин Крапо, что вы лежите, ибо у меня, слава богу, под бровями еще глаза, а не медные пуговицы.
— Если вы выйдете на секунду, я оденусь и приму вас, как должно, — продолжал Марсель Крапо, соображая, что за это время он успеет вылезти в окно и опуститься по водосточной трубе на улицу.
— Я не намерена тревожить вас после трудового дня (надо было слышать, сколько яду было вложено в эти слова: «трудовой день»). Я пришла получить с вас квартирную плату… Ну-с, что вы на меня смотрите, или у меня к носу присосалась пиявка?
— Никакой пиявки… уверяю вас… Но как я достану кошелек? Если вы выйдете на секунду…
— О, я сама достану кошелек.
— О, я не допущу, чтобы почтенная вдова… Ведь кошелек у меня в брюках, госпожа Лаплуа.
— Что же. Ведь брюки не на вас.
— Они лежат на столе, рядом с той тарелкой…
— Хорошее место для брюк… Можно подумать, что это салфетка! Но кошелек пуст, господин Крапо. Очевидно, у вас деньги в другом месте.
— Боюсь, госпожа Лаплуа, что у меня нет их в другом месте.
Госпожа Лаплуа молча швырнула брюки на тарелку, открыла дверь и крикнула:
— Пожалуйте, милостивый государь, комната свободна.
Старый человек, с лицом обезьяны сапажу, в черном сюртуке, вошел в комнату.
— Здесь сыро! — вскрикнул он с ужасом.
— Что вы! Что вы! Здесь сухо, как в Сахаре!
— Имейте в виду, что у меня ревматизм!
— Я так и предполагала, сударь.
— Впрочем, эта комната нужна мне лишь как место, где бы я мог иногда остановиться и прожить спокойно. Я не выношу отелей… Мое постоянное местопребывание будет далеко отсюда, далеко отсюда… Но вы сказали, что эта комната свободна… Однако я вижу…
— О, это просто недоразумение! Завтра, в двенадцать часов, она будет свободна.
Старый человек вышел, потрогав стену и понюхав палец.