Конец Желтого Дива
Шрифт:
— Какой это был пистолет? Смотреть в глаза! Отвечай.
— Какой… не помню.
— Какого цвета он был? Белого, желтого?
— Не помню.
— Возможно, был белый?
— Да, да, правильно, белого цвета.
— Вот видишь, опять лжешь: я же всегда ношу пистолет желтого цвета.
— Вот, вот, желтого цвета и был!
— Но неужели ты не знаешь, что все пистолеты бывают только черного цвета?
— Че… че… че… — квадратный задрожал, как осиновый лист, начал зыркать глазами по углам, как курица, собирающаяся снести яйцо. Ему подали воды, и он так заколотил зубами о стакан, что вода пролилась на штаны, отчего они стали мокрыми, как у нашего
Однако успокоившись и поднявшись на ноги, снова завопил:
— Да, да, вы хотели пристрелить меня!
И выскочил за дверь, словно кто-то за ним гнался. Все сидевшие в кабинете расхохотались. Даже капитан Хашимова. Никогда не думал, что она умеет так смеяться — громко, заразительно, от души.
— Ох, представляю, каково этому бедолаге, — проговорила она сквозь смех. На улицу выйдет — в руки своего благодетеля Аббасова попадет; сюда придет — перед вами оказывается, Салимджан-ака. Признаться, полковник, лично я не хотела бы оказаться под огнем ваших глаз. Какая-то прямо сверхъестественная сила в них. Уж мне, кажется, бояться нечего, а так и хотелось повиниться в чем-нибудь.
— И мне тоже, — выразил согласие Карабаев.
— Зря, — сказал Салимджан-ака, улыбаясь. — Для тех, у кого совесть чиста, мой взгляд безопасен. Впрочем, если хотите, могу усыпить любого из вас. Хашим, хочешь?.. Ну, буфетчик-то как драпанул, а? Ничего, он скажет правду, еще как скажет!
Посовещавшись, вызвали повара Ураза. Он уже с порога стал внимательно изучать потолок.
— Вечером того дня, как вы были у нас, мы собрались дома у директора. Но я ему не признался, что дал вам показания.
— Еще кто-нибудь присутствовал, кроме работников кафе? — быстро спросила Хашимоза.
— Двое.
— Вы их не знаете?
— Нет. Но с виду солидные люди. И еще я хочу сказать… В доме номер сорок по улице Багет директор Аббасов прячет сто мешков муки.
— Зачем ему столько муки?
— Ночами из нее изготовляют пирожки и торгуют на вокзале.
Полковнику, видно, эти новые факты пришлись кстати, он подошел к Уразу, который все еще любовался потолком, потрепал его по плечу.
— Смотри прямо, парень! Еще когда первый раз тебя увидел, сразу догадался, что в этой грязной компании ты оказался случайно. Я тебе помогу перейти на хорошую работу в другую столовую. Верю, будешь трудиться добросовестно.
— Есть еще вопросы? — спросил полковник членов комиссии. Вопросов не оказалось. Тогда повара отпустили и порешили, что настала пора вызвать «бедненького, несчастненького» Аббасова.
До сих пор, видно, я не разглядывал этого человека внимательно. На окружающих он смотрел сощурившись, точно насмехаясь. Тонкие губы крепко сжаты и выступают вперед. Лысина сверкает, как никелированный шар. Дряблые щеки, приплюснутый нос, похожий на раздавленную лягушку, неисчислимые морщины, избороздившие его лицо вдоль и поперек, — все это поначалу вызывает у человека какую-то даже жалость. Однако через минуту появляется неприязнь, а еще через одну — какое-то брезгливое чувство.
Разговор с Аббасовым получился коротким. Он сразу заявил, что ни на один вопрос этой комиссии отвечать не собирается, будет ждать составления другой, «объективной и справедливой», повернулся и вышел, даже не попрощавшись.
— Ну и что вы на это скажете? — обратился полковник к Хашимовой.
— Ох, и наглец! Этот тип не из тех, кого можно взять голыми руками, — ответила
— А вы? — обернулся Салимдлсан-ака к Кара-баеву.
— Я тоже так думаю, — ответил, разумеется, тот.
После короткого обсуждения решили работать по линии факта сообщенного поваром: создать три оперативные группы, которые одновременно проверят наличие продуктов в кафе «Одно удовольствие», лотки с пирожками на вокзале и произведут обыск в доме номер сорок на улице Багот. Операцию назначили на двадцать два ноль-ноль. В группы включили дружинников, пенсионеров-общественников, а про меня будто забыли.
— А я? Что буду делать я?
— Ты останешься здесь, за начальника штаба, — не то пошутил, не то приказал Салимджан-ака. И мне до двенадцати часов ночи пришлось сидеть как привязанному в отделении. Первой вернулась группа полковника.
— Никто не звонил? — спросил Салимджан-ака, влетая в кабинет. Несмотря на позднее время, он был полон энергии и явно доволен.
— Нет, — зевнул я.
— Хашим, тебя можно поздравить. Ты не представляешь, какие результаты дал обыск: десятки мешков муки, сахара, изюма, бочки масла! Дело нешуточное, сынок.
Потом появилась Каромат-келинойи.
— Потрясающие дела! — крикнула она, бросаясь на диван. — Обнаружено около тысячи незаприходованных пирожков, около шестисот коржиков! Ох, паразиты, ох, негодяи! — Она устало вздохнула. — Салимджан-ака, с вашего разрешения, я побегу. Дома грудной ребенок ждет. Извел, наверное, папу. Вот, оставляю вам акты, не подписался лишь один торгаш. Но улики все равно налицо. Я пошла.
Самой последней вернулась группа Карабаева. Они, оказывается, с двумя пенсионерами устроили возле магазина засаду: поймать поваров с ворованнымп продуктами. Но те как-то догадались об этом и ушли через черный ход.
— Э, капитан, все дело испортили! — досадливо воскликнул полковник.
— Я сам тоже так думаю, — с сожалением покачал головой Карабаев.
Кинжалом — в самое сердце
Вот таким образом, дорогие друзья, опять все встало на свои места. Остались считанные часы перед тем, как отметут все обвинения, возведенные на меня. «Разнесчастный» директор кафе оказался главарем крупной шайки, которая подпольно изготовляла всякие яства и сбывала на рынках, вокзале, в других многолюдных местах города. Все денежки текли в карман «бессребреника» Аббасова. Решено было составить докладную об обнаруженных махинациях начальнику отделения товарищу Усманову и копию — в Министерство внутренних дел. А пока что — впереди выходной день и еще приятное событие: решил жениться наш сотрудник, лейтенант Нугманджан Насимов. Руководить подготовкой к свадьбе поручили Хашимовой, так что осталась она без выходного.
Я еще никогда не бывал на милицейских свадьбах, и мне теперь было любопытно, как все это будет? Мне казалось, что свадьбу наводнят люди в форме, которые только и будут заняты тем, что отдавать друг другу честь. Однако опасения мои не оправдались. Почти все гости были в штатском, благоухали духами, одеколоном. Вместо команд и рапортов звучали теплые приветствия, светились улыбки.
Я, как мне и было поручено начальством, прислуживал гостям. И это я, сами понимаете, делал с удовольствием и отлично. Успевал помочь поварам, готовящим угощения, разносить пузатые тяжелые чайники, раздуть огонь под самоваром, встретить, рассадить гостей, рассмешить их шуткой. Начало прибывать начальство, и тут оплошал я сам: вытянулся в струнку и поднес руку к виску.