Конец
Шрифт:
— Тут случился пожар!
— Я сразу сказала, что скорее всего тут был пожар.
— И сгорело все… все, что слева от дороги… все уничтожено.
— Все было покрыто кустарником… тут… и не росло никаких деревьев, это же ясно, достаточно взглянуть на другую сторону. Если и попадается, то какое-нибудь одно чахлое деревце… Как изменился пейзаж!
— Огонь… огня уже нет, он добрался как раз досюда, а теперь только дым еще идет, но… совсем недавно здесь бушевало пламя.
— Да вон… посмотрите… кое-где еще горит… правда, слабо.
— Пожар остановила река… Он просто не мог дальше распространиться:
— Значит, он шел сверху, двигался сюда, сжигая все на своем пути.
— Понятное дело… Наверно, тут долго горело… Я хочу сказать, не исключено, что пожар начался в тот самый миг… когда отключилось электричество.
— Или раньше. Или позже. Летом пожары не такая уж и редкость.
— Насколько можно судить, тут и раньше не обходилось без пожаров. Этот пейзаж… эти холмы, вы только посмотрите: все заросло кустарником… а должны бы расти деревья, как в тех горах, выше…
Дорога снова едва заметно полезла вверх, и велосипедистам опять приходится туго. Разговоры прекратились. В величественной тишине застывшего пейзажа, где нет даже эха, слышно лишь натужное дыхание трех человек да тихое поскрипывание велосипедов, на которые взвалили нелегкую работу.
Пейзаж безотраден — в его двуликости есть что-то ирреальное: с одной стороны черная выжженная земля, с другой — мрачная и убогая зелень. Дорога, словно проведенная по линейке прямая, с геометрической четкостью разделяет две эти части.
Жарко, и кажется, будто легкий ветерок доносит до людей не только запах выгоревшей травы, но и огненное дыхание почерневшего, еще дымящегося жнивья. Но потом, хоть и медленно, пейзаж начинает меняться: то, что было полосой дыма с последними вялыми языками пламени у основания, сменяется стелющимися понизу клочьями — словно земля выдыхает туман. Но потом и эти картины исчезают. Через несколько минут по левую руку остается только однообразная и бесконечная полоса обугленной, но уже холодной и мертвой земли.
По-прежнему не произнося ни слова, подгоняемые желанием как можно быстрее выбраться из этой оголенной местности, трое путников минуют еще один спуск и еще один подъем, затем все снова повторяется, потом дорога слегка изгибается вправо и по прямой тянется вверх, взбирается на холм, маня очередным спуском, который приведет их в скором времени к городу, к совсем другим полям и лугам, к другому пейзажу, где ни одна из сторон уже не будет опалена огнем.
Справа впереди возникает указатель, на каких обычно пишут название реки или водоема. До указателя еще далеко, и невозможно разобрать, что на нем написано, но путники не отрывают от него глаз в надежде прочесть там имя столь желанного горного перевала. Их внимание настолько поглощено небольшим прямоугольником бежевого цвета, что ни один из троих не замечает, что, по мере того как они поднимаются выше и выше, слева от них, за линией холмов, вырастает нечто странное. Это нечто никак невозможно принять за скалу, и тем не менее путники не обращают внимания на непонятный объект из-за его темного цвета, который сливается с лежащей вокруг обожженной землей.
— Перевал Гордаля! — вдруг кричит Хинес. — Видите его? Я знал, что осталось
— Шестьсот тридцать пять метров, — читает Ампаро, очень четко произнося каждое слово.
— А это еще что такое — вон там?
Возглас Марии тотчас заставляет ее товарищей насторожиться, но ни один не останавливает своего велосипеда. Мария пристально смотрит на лежащие слева опаленные земли — туда, где находится самая высокая точка подъема. Хинес и Ампаро быстро соображают, на что именно она указывает, и тоже отыскивают взглядом округлую черноватую конструкцию, выступающую из-за гребня, словно она находится на противоположном склоне и открывается взглядам по мере того, как люди приближаются к вершине.
Уже не вызывает сомнений, что это не природное образование, а какой-то предмет — большой предмет. На таком расстоянии трудно точно определить его размеры, но кажется, что он никак не меньше автомобиля, а может, даже чуть больше, однако форма у него более округлая, скорее даже цилиндрическая. Поначалу его нетрудно принять за огромный кусок горной породы, но уже через считаные минуты взгляд различает на странном предмете что-то вроде сгоревшей стальной панели — исковерканной и сплющенной мощным ударом.
Путники остановились, потом положили велосипеды на асфальт и двинулись через дорогу к загадочному объекту. Они неуклюже ступают затекшими ногами, им приходится перебираться через раскаленное солнцем стальное разделительное ограждение, а потом спускаться по насыпи примерно в метр высотой. Они скользят и с трудом удерживают равновесие, стараясь не упасть, потом идут по голой земле, поднимаются по склону туда, где стоит предмет; и теперь им понятно, что на самом деле почва здесь совсем не такая ровная, как это представлялось с дороги, а довольно-таки ухабистая.
— Наверно, лучше было бы сперва подняться до перевала, — говорит Ампаро, которая идет прихрамывая, с гримасой боли на лице.
— Дорога уходит в сторону, — отзывается Хинес. — Отсюда ближе всего.
— Но… а вдруг это опасно? Мы ведь не знаем… не знаем, нет ли там чего…
— А вдруг это НЛО, — говорит Мария, — космический корабль?.. А вдруг из-за него все и случилось?..
— Пожар?
— Нет… все остальное.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением качает головой Хинес, — мне так не…
— Ага… и сейчас вы там найдете марсианина, — говорит Ампаро, презрительно фыркнув. — Вот этот марсианин во всем и виноват.
— Только давайте вести себя поосторожнее, — говорит Мария дрожащим от страха голосом. — Это и вправду может быть опасно.
— Не знаю, — говорит Хинес, — все вокруг мертвее мертвого… хоть бы какое движение, нет… ничего нет.
Троица продолжает шагать вперед, время от времени наступая на камни, отбрасывая их ногами и безжалостно топча почерневшие остатки травы и кустов, которые тотчас распадаются в пыль, черную пыль, пачкая икры и обувь. Загадочный артефакт все больше напоминает какую-то машину, нечто изготовленное человеческими руками: теперь ясно видно, что верхняя часть у него раньше была покрашена в белый цвет, потому что остались маленькие зоны, где этот цвет сохранился, пожелтев по краям и чудом уцелев в огне.