Конечно, это не любовь

Коновалова Екатерина Сергеевна

Гермиона побледнела, но ответила так же твердо, даже жестко:

— Я не позволю убить их только из-за того, что я волшебница. И если придется выбирать между их жизнями и их доброй волей — я колебаться не буду.

Шерлок поднялся с кровати, подошел к Гермионе и наклонился. Сейчас он не думал о том, насколько нелепо выглядит, не думал о том, что ему неприятна чужая близость. Его переполняла кипящая злоба.

— Не смей, — прошипел он. — Убеждай их, делай, что хочешь, но этого делать не смей. И не смей провернуть со мной нечто подобное.

Он

не волновался за родителей Гермионы — они были хоть и хорошо знакомыми ему людьми, но все-таки посторонними. Он боялся за себя.

— Учти, мой разум защищен весьма неплохо. Твои заклинания не сработают, но подобную попытку я тебе не прощу.

— Я и не собиралась! — оборвала его Гермиона. И добавила тихо: — не с тобой.

— Они тоже этого не заслуживают, — произнес Шерлок и отошел в сторону.

— Я знаю, — прошептала Гермиона. — Я знаю.

Дружбы не существует. Глава 20

Гермиона еще раз обняла Рона и поцеловала его в щеку. Он заботливо спросил:

— Ты уверена, что справишься?

— Конечно, Рон, — ответила она с улыбкой. — Напоминаю, что получила разрешение на аппарацию с первого раза, — Рон Нахмурился, и Гермиона поняла, что это прозвучало несколько самодовольно, и добавила: — мне надо увидеть родителей. А вы с Гарри отлично доедете на Хогвартс-экспрессе. Увидимся через пару дней, максимум — через неделю.

— Хорошо, — Рон тоже улыбнулся, — буду скучать.

Решив не затягивать прощание, Гермиона осторожно высвободилась из его объятий и, отойдя от все прибывающих на станцию карет, крутанулась на месте. Ее затянуло в тугую воронку, ребра сдавило, но тут же все кончилось — она стояла на заднем дворе родительского дома.

— Гермиона, дорогая! — воскликнула мама, выглянувшая из окна. — Иди скорее в дом.

— Иду, — ответила Гермиона и попыталась проглотить тугой соленый комок, застрявший в горле.

Дома было все как обычно, только некоторых картин на стенах уже не висело, да посреди гостиной лежал большой отцовский чемодан.

— Начали собираться? — спросила она.

— Да, — ответил папа, — решили не затягивать с этим делом. Самолет в субботу.

Папа поднял на Гермиону глаза и тут же заметил ее состояние, бросил удочки, которые пытался смотать покомпактней, подошел и крепко обнял, погладил по голове:

— Ну, не плачь, малыш. Я знаю, как тебе тяжело.

Гермиона уткнулась носом папе в плечо. Он не знал. Он даже не представлял, как ей на самом деле тяжело.

— Будет, — прошептал он и погладил ее по спине.

— Я знаю, что все делаю правильно, — сказала она тихо, но не совсем искренне, а потом добавила: — и Шерлок думает, что я поступаю правильно.

— Раз даже Шерлок так думает, — со смехом сказала мама, входя в комнату, — то нечего и сомневаться. Пойдемте пить чай, сегодня до вечера надо собрать парадную посуду и книги — пусть себе лежат в чемоданах.

Родители планировали переезд последние два месяца — сами они никогда не оставили бы родную страну и свою

практику, но ради спасения дочери были готовы все бросить и уехать так далеко, как это возможно. Один папин бывший пациент, которому он однажды спас половину челюсти, оформил документы на другие имена для всех троих Грейнджеров, а другой, мамин, помог купить в Австралии дом. Все было готово к отъезду, родителям было непросто, но они вели себя преувеличенно бодро и не колебались ни минуты — в конце концов, что такое обустроенная жизнь и комфорт по сравнению с жизнью дочери?

За столом Гермиона с натянутой улыбкой рассказывала о школе, не упоминая ни смерти Дамблдора, ни своих отношений с Роном. Первое — потому что все еще было слишком больно и страшно. Второе — потому что, если родители узнают, что у нее есть любимый парень, они никогда не поверят в ее решение уехать из Англии.

Гермиона шла на обман — сознательный, преднамеренный и оттого еще более подлый. Она врала трем самым дорогим людям, не считая Гарри и Рона — маме, папе и Шерлоку. Все они были убеждены в том, что она отправляется в Австралию — прочь от войны. И только она сама знала, что через океан родители полетят вдвоем, без нее.

— Кстати о Шерлоке, — произнесла мама, — ты сказала ему, как с тобой связаться?

— Да, — снова солгала Гермиона. На самом деле, она пообещала ему написать позднее шифрованное письмо и не дала новый адрес родителей — чтобы те не удивлялись, получив письмо от неизвестного человека.

При этой мысли Гермиона снова почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Родители, думая, что она плачет по друзьям, которых здесь оставляет, ободряюще улыбнулись, мама погладила по руке.

— Все образуется, — сказал папа, — вот увидишь.

— Я знаю.

Следующие три дня они вместе собирали вещи — упаковывали старые сервизы, сортировали и перевязывали книги — с собой получалось взять только часть домашней библиотеки, постепенно начинали разбирать одежду. Втайне от родителей Гермиона складывала самые нужные ей вещи в небольшую расшитую бисером сумочку — мамин подарок. Она еще в школе наложила на нее самые сильные чары незримого расширения, на которые была способна, и сумочка изнутри теперь увеличилась до размеров комнаты.

А в то время, когда сборы приостанавливались, Гермиона либо сидела рядом с мамой или папой, наслаждаясь последними мгновениями их нежной любви, либо повторяла комбинацию заклятий. Наконец, дольше ждать было уже нельзя — через два дня планировался вылет, родители попрощались со всеми друзьями и знакомыми, а по сумкам и чемоданам были разложены почти все вещи, не считая стоящих на каминной полке фотографий да нескольких комплектов каждодневной одежды.

«Когда знаешь, что будет больно, не тяни и не жди — делай все быстро», — как-то сказал ей папа. Он имел в виду зубную боль, конечно, но Гермиона вспомнила этот совет именно сейчас. Нечего было тянуть и ждать — нужно было резко и решительно разрубить ту связь, которая соединяла их троих. Уничтожить их семью.