Конфликт чести. Агент перемен. Лови день
Шрифт:
— Хлад, — резко приказала она, — извинения трижды благословенной. А потом — за мою спину!
Долю секунды ей казалось, что он не станет ей подыгрывать. А потом он напряженно поклонился, коснувшись лбом собственных колен.
— Простите его, трижды благословенная. Вашей святости не хотели нанести оскорбления.
Такое извинение едва ли можно было назвать нижайшим: аристократическая ярость сыпалась из него искрами, словно мощный заряд электричества. И трижды благословенную оно не смягчило. Ее посох стремительно
— Он будет прощен. После наказания, как предписано. Публичная порка…
— Я сказала — хватит! — вскричала Присцилла, излучая суровую властность, силу духа и благоговение. — Неужели вы учините насилие над этим человеком, когда на нем лежит печать самой Матери?
Она протянула руку и начертила светящийся знак перед лицом Шана так, чтобы храмовница смогла его прочесть.
— В этом мужчине есть больше, чем вам дано знать. У него есть силы, как у храмовой сестры! Глубокая ученость, умение действовать — тайна. И еще большее!
Жрица была надежно поймана: ее окружила сверкающая словесная сеть. Присцилла резко потянула на себя благоговение, тайну, веру — и начала плетение. И тут она заметила нечто еще: одну мощную ноту, которая становилась все более властной и страстной, росла, переливалась, лучилась… Копье величия, потрясающее в своем великолепии.
Это был Шан, излучавший на всех уровнях.
Захваченная словесной сетью храмовница ахнула и подняла руку, чтобы заслонить глаза от этого сияния.
Нота еще усилилась, и Присцилла сделала нужные поправки. Наверное, он пойман, захвачен отголосками ловушки, которую устроила трижды благословенная…
Нота замерла, а потом перешла в глиссандо: сила уменьшалась с каждым биением, пока последнее не приостановилось, рассыпая поющие радуги… и исчезло.
Трижды благословенная обвисла в своей сверкающей сети, пульсируя тайной. А мужчина стал просто мужчиной и ничего не излучал.
— Так вы видели, — провозгласила Присцилла, осторожно размыкая сеть. — Так вы слышали. Так будет. Мы живем в благословенное время, юная сестра, когда со всех сторон нас окружают тайны и чудеса. Смотрите пристально на все, что вы видите, и знайте, что Богиня защищает каждого из нас.
— Олли! — прошептала храмовница. — Я благословенна без меры, видев подобное чудо. Старшая сестра, я прошу прощения. И вашего благословения.
Присцилла подняла руку и начертила положенные знаки у глаз, ушей и сердца.
— Во имя Ее, прощение, как Она прощает каждого из Своих детей. Ходите под Ее покровом. Живите праведно. Служите долго.
Храмовница покорно склонилась, а Присцилла повернулась и сделала Шану знак следовать за ней. Они ушли — медленно, не оглядываясь.
Шан рухнул в кресло второго пилота, и его голова ударилась о подголовник. Он приоткрыл один серебряный глаз.
— Пожалуйста, Присцилла, я был бы очень рад
В его голосе звучали нотки улыбки и усталости. Его аура… его аура — исчезла.
«Нет!»
Она неловко села и потянулась по внутренним путям, пытаясь отыскать его тепло так, как слепой ищет лицом прикосновения солнечных лучей. Ее поиск натолкнулся на гладкую Стену, холодную и скользкую, словно зеркало. Она преграждала дорогу, не отталкивая. А он, наверное, за этой преградой…
— Присцилла?
Она вернулась в физический мир, стараясь успокоиться.
— Мне не пришло в голову спросить… Мне показалось… Я испугалась, что вы попали в отголоски.
Он фыркнул.
— Я не попадался в отголоски с двенадцатилетнего возраста, Присцилла. Верь хоть немного в мои способности!
— Да, конечно… — Но это стало настоящим кошмаром: он рядом с ней, а она не может слышать, не может убедиться… — Шан…
Он чуть подался вперед и протянул ей руку. Ярко блеснул гранями перстень мастер-купца.
— Я здесь, друг мой.
В его голосе и на его лице была тревога за нее, но внутри — только ужасная, неприступная холодность. Она сжала его пальцы, ощущая их тепло. Этого было мало.
— Шан…
— Я устал, Присцилла, — мягко сказал он. — Мне уже давно не приходилось устремляться вовне сразу по всем дорогам. Позволь мне отдохнуть. — Он всмотрелся в ее лицо, сжал ее пальцы. — Я снова у тебя в долгу.
— Пожалуйста… — начала она, а потом судорожно вздохнула и нашла подобающую фразу на высоком лиадийском: — Умоляю вас забыть об этом.
Он снова откинулся в кресле, и его пальцы выскользнули из ее руки.
— Я вижу, что Кэйзин — внимательная учительница. — Быстрый взгляд на пульт позволил ему заметить белый огонек близости. — «Долг» на орбите. Великолепно. Летим домой.
Домой. Несмотря на то что он по-прежнему прятался за своим зеркалом, она ощутила чувство облегчения и уловила нотки настоятельной потребности.
— Да, Шан, — сказала она и поспешно поправилась: — Да, капитан.
65-й КОРАБЕЛЬНЫЙ ГОД
177-й ДЕНЬ ПОЛЕТА
ВТОРАЯ ВАХТА
9.00
Кен Рик смотрел на него, отказываясь верить услышанному.
— Приготовить трюм тридцать два к приему груза? — переспросил он наконец.
Шан поднял брови и вдобавок бросил на него высокомерный взгляд.
— Вы с этой задачей справитесь, Кен Рик, не так ли? Или трюм тридцать два уже полон?
— Нет, он не полон, — огрызнулся старый лиадиец. — Как вам прекрасно известно. Но вы же не берете… а, будь проклят этот язык! — этот ланза пелшек! Его груз?!