Конклав
Шрифт:
– Я думаю, нам нужно очень тщательно подбирать слова, когда придется сообщать о его смерти прессе, – сказал Ломели. – Вы лучше меня знаете, что они собой представляют. Они захотят узнать его историю болезни, будут спрашивать, какие меры мы принимали. А если выяснится, что мы замалчивали проблему и бездействовали, они захотят узнать почему.
Теперь, когда первоначальное потрясение стало проходить, он начал представлять себе, сколько насущных вопросов задаст мир, требуя на них ответы, да и сам он хотел знать эти ответы.
– Скажите, в момент смерти находился ли кто-нибудь с его святейшеством? Получил ли он отпущение грехов?
– Нет, –
– А кто к нему вошел? Когда? – спросил Ломели и подозвал архиепископа Возняка: – Януш, знаю, вам это тяжело, но нам нужно приготовить подробное заявление. Кто нашел тело его святейшества?
– Я, ваше высокопреосвященство.
– Слава богу, это уже что-то.
Из всех членов Папского дома Возняк был ближе других к папе. То, что он первым оказался у тела, уже утешение. Кроме того, с точки зрения пиара лучше, что он, чем агент охраны или какая-нибудь монахиня.
– И что вы сделали?
– Вызвал врача его святейшества.
– Как быстро он появился?
– Сразу же, ваше высокопреосвященство. Он всегда ночевал в соседней комнате.
– И ничего сделать уже было нельзя?
– Ничего. У нас имелось все оборудование, необходимое для реанимации. Но было слишком поздно.
Ломели задумался.
– Вы обнаружили его в постели?
– Да. Выражение лица совершенно умиротворенное, почти как сейчас. Я подумал, он спит.
– И когда это случилось?
– Около половины двенадцатого, ваше высокопреосвященство.
– Около половины двенадцатого?
Значит, более двух с половиной часов назад. Удивление Ломели, вероятно, отразилось на его лице, потому что Возняк быстро сказал:
– Я бы позвонил вам раньше, но кардинал Трамбле взял бразды правления в свои руки.
Трамбле повернулся, услышав свое имя. Комната была такая маленькая, и стоял он в нескольких шагах от них, а через мгновение подошел. Несмотря на поздний час, выглядел он свежим и красивым, его густые седые волосы были аккуратно причесаны, тело в тонусе, движения легкие. Он напоминал бывшего спортсмена, который успешно перешел в телевизионные спортивные комментаторы. Ломели помнил, что в юности Трамбле играл в хоккей.
Канадский француз на своем аккуратном итальянском сказал:
– Извините, Якопо, если вас обидела задержка в оповещении… Я знаю, у его святейшества не было коллег ближе, чем вы и Альдо, но я в качестве камерленго почитал первейшей своей обязанностью обеспечить целостность Церкви. И я попросил Януша отложить ваше оповещение, чтобы у нас было немного спокойного времени установить все факты.
Он благочестиво, словно в молитве, сложил руки. Этот человек был невыносим.
– Мой дорогой Джо, – сказал Ломели, – меня заботит только душа его святейшества и благополучие Церкви. Во сколько сообщают мне о чем-то важном, в полночь или в два часа ночи, ни в коей мере не беспокоит меня. Я уверен, вы действовали наилучшим образом.
– Просто при неожиданной смерти папы любые ошибки, совершенные в состоянии потрясения и смятения, могут затем привести к самым разнообразным зловредным слухам. Достаточно только вспомнить трагедию папы Иоанна Павла Первого – впоследствии нам сорок лет пришлось убеждать мир, что папа не был убит, а все по одной причине: никто не хотел признавать, что его тело обнаружила монахиня. На сей раз в официальных отчетах не должно быть никаких расхождений.
Он вытащил из-под сутаны сложенный лист и протянул его
12
«О подражании Христу» (лат. De Imitatione Christi) – католический богословский трактат Фомы Кемпийского. Датой создания считается 1427 г.
Кардинал Адейеми подошел к Ломели сзади и стал читать через его плечо. От нигерийца всегда сильно пахло одеколоном. Ломели чувствовал его теплое дыхание на своей шее. Близость Адейеми была для него невыносима, он отдал ему документ и отвернулся, но Трамбле тут же сунул ему в руки новые бумаги.
– Что это?
– Последние медицинские показатели его святейшества. Мне их принесли. Это ангиограмма, которую делали в прошлом месяце. Вы видите здесь, – сказал Трамбле, поднимая снимок к свету, – свидетельство закупорки сосудов…
Черно-белое изображение с завитками и усиками имело зловещий вид. Ломели отшатнулся. Да какой во всем этом смысл? Папе шел девятый десяток. В его смерти не было ничего подозрительного. Сколько еще он мог прожить? Сейчас они должны думать о его душе, а не об артериях.
– Опубликуйте эти сведения, если считаете нужным, только без фотографий, – твердо заявил он. – Это было бы вторжением в личную жизнь. Принизило бы его.
– Согласен, – кивнул Беллини.
– Полагаю, – добавил Ломели, – вы теперь скажете, что необходимо провести вскрытие?
– Если мы этого не сделаем, непременно поползут слухи.
– Да, верно, – добавил Беллини. – Когда-то Господь объяснил все тайны. Теперь его место захвачено теоретиками от конспирологии. Это просто еретики современности.
Адейеми закончил чтение хроники, снял очки в золотой оправе, сунул кончик дужки в рот и спросил:
– А что его святейшество делал до половины восьмого?
На этот вопрос ответил Возняк:
– Он служил вечерню, ваше высокопреосвященство. Здесь, в Каза Санта-Марта.
– Тогда мы так и должны сказать. Это было его последнее богослужение, и оно подразумевает состояние благодати, это в особенности важно еще и потому, что возможности для соборования не было.
– Хорошее соображение, – сказал Трамбле. – Я добавлю этот пункт.
– А еще раньше – до вечерни? – гнул свое Адейеми. – Что он делал?
– Насколько я понимаю, у него были рутинные встречи, – настороженно ответил Трамбле. – Все факты мне неизвестны. Я сосредоточился на часах непосредственно перед смертью.