Кононов Варвар
Шрифт:
– Вот тут ты не прав! Не знаю, как там в Пиренеях, а на Кавказе у нас гениев пачки! Один Иосиф Джугашвили чего стоит!
Трикси изобразил ментальный смех:
«А если серьезно?»
– Серьезно? Ну, Низами и Пиросмани… Шота Руставели… имам Шамиль… еще полководцы были – Георгий Саакадзе и Вардан Мамиконян… Еще Расул Гамзатов с Муслимом Магомаевым… Еще…
Он призадумался. В голове у него что-то шевелилось и перемещалось, подобно дрейфу континентов, тянувшемуся сотни миллионов лет.
«Я нашел информацию об этих личностях в твоей памяти, – заметил пришелец. – Поэмы Низами и Руставели, стихи Гамзатова, которые
Ким рассмеялся и посмотрел на часы: было без четверти пять.
– Время обеда, а мы заболтались! Поедим, поработаем, а там и Дашенька приедет.
Трикси испустил ментальный вздох.
«И опять мне прятаться…»
– Опять. Ты понимаешь разницу между общественной и личной жизнью?
«Не очень, Ким. У нас нет ни того, ни другого».
– А что же есть?
«Просто жизнь».
Пообедав, Ким присел к компьютеру и бодро настучал четыре страницы текста. Мысли об авансе и колечке для Даши согревали его.
– Не пойти ли нам облегчиться? – произнес Эйрим Высокий Шлем, сын Сеймура Одноглазого.
«Самое время, – подумал Конан, – выпито немало да и съедено изрядно. Пора облегчиться, а затем продолжить переговоры». Ему никак не удавалось уломать Эйрима отправиться в поход на замок Кро Ганбор: ванирский вождь с охотой соглашался перебить ратников Гор-Небсехта, обосновавшихся в его усадьбе, но в обитель колдуна идти не хотел, отговариваясь тем, что люди ему не подчинятся. Конечно, волшебный клинок брата Конана, пронзивший камень, был серьезным аргументом; однако, по утверждению Эйрима, нож смотрелся бы еще лучше в брюхе мертвого колдуна. Кто его знает, этого Гор-Небсехта? А вдруг он, издыхая, ухитрится наслать порчу на тех, кто захватил его замок? Нет, хозяин Рагнаради не желал рисковать!
Конан проследовал за ним на задний двор, к земляному валу, где были выкопаны прикрытые досками ямы. От них тянуло смрадом. Ночь, как всегда в летнее время в Ванахейме, была светлой, и киммериец мог разглядеть тянувшийся поверх насыпи частокол из заостренных бревен, торчавшие по углам вышки и тени ближних сараев. Земля уже просохла, и кое-где появились пучки чахлой травы – больше всего под стенами, защищавшими от ветра.
Усадьба Эйрима стояла на косогоре, полого спускавшемся к воде. Поперек его был выстроен Длинный Дом, крепкая бревенчатая цитадель, в коей коротали зиму воины со своими женщинами и отпрысками. Внутри Дом представлял собой одну огромную залу с подпертой столбами кровлей и с очагами, у которых грелись и готовили еду его обитатели; по стенам шли лежанки в два яруса, а посередине были устроены лавки и столы. Фасадом Длинный Дом выходил к бухте, а сзади к нему торцом было пристроено еще одно сооружение, поменьше, – жилище самого Эйрима. Надо заметить, что в южных краях все выглядело иначе: господский терем красовался на виду, тогда как воинскую казарму задвигали куда подальше. Но ваниров заботила не красота, а безопасность, и потому вожди их селились поближе к задним дворам.
Справа от Длинного Дома тянулся огромный сарай, заставленный бочонками с пивом и вином, бочками с соленой рыбой, кадками с ягодой, заваленный мешками, полными овса
Таким же образом обустроили и другую половину усадьбы, защищенной тыном и насыпью, в которой рабы отрыли себе землянки. Тут имелась пара обширных кладовых для кораблей и корабельного снаряжения, парусов и весел, бочек с дегтем, веревок и канатов, якорей и связок стрел и дротиков. Сейчас в корабельной кладовой расположились люди Гор-Небсехта, а все ее содержимое дней десять назад перетащили на ладьи – те покачивались у берега, где северные воды уже очистились от льда. За этим хранилищем стоял обширный навес, под которым зимовали корабли. У него не было стен, только кровля на столбах; навес выходил к воротам, от которых начинался спуск к бухте – плотно утоптанная дорога, по которой скатывали в воду корабли.
Но Конан их не видел. Он находился на заднем дворе, спиной к защитному валу; прямо перед ним был вход в жилище Эйрима, дальше маячили смутные контуры Длинного Дома, справа тянулась стена сарая с припасами, а слева темнели бревна бывшего корабельного склада – из него доносился дружный храп сотни глоток. Эйрим помочился в ту сторону, сплюнул и подтянул штаны.
– Всех перережу, – злобно пробормотал он. – Завтра же, как уснут! Ты только не подведи с колдуном, брат Конан, – он подтолкнул киммерийца в бок, – а то не сносить мне головы!
– Колдун – мой, Торкол и Фингаст – твои, – отозвался Конан.
Рядом пыхтел Колгирд, усаживаясь над выгребной ямой.
– Устроим им ночь длинных ножей, – произнес он, забирая в ладонь свисавшие на грудь усы.
– Ночь кровавых секир, – поддержал Храста.
– Ночь выпотрошенных животов, – ухмыльнулся Найрил.
– После такой ночи не худо бы прогуляться и к колдуну, – сказал Конан.
– Нет, братец, с ним разбирайся сам. – Вождь ваниров еще раз плюнул в сторону корабельного склада. – А как разберешься, возвращайся ко мне. Поплывем вместе на юг, погуляем!
– Колдуна-то я прикончу, если доберусь до него, – пообещал киммериец. – Справиться бы с остатками дружины… – Он поднял взгляд на Найрила: – Ты вроде бы обмолвился, что в Кро Ганборе пять десятков воинов? Ну, придется мне потрудиться…
Внезапно Эйрим насторожился; от Длинного Дома долетел какой-то шум, потом грохнула распахнутая дверь, раздались приглушенные вопли, топот и тяжелое дыхание. Казалось, там, под стеной, в закутке между хоромами вождя и сараем с припасами, кипит схватка; Конан уже различал гулкие звуки ударов и сочные проклятия. Но сталь, однако, еще не звенела.
– Надо взглянуть, – с тревогой сказал Эйрим. – У кого-то хмель в башке бродит… Ну, я его вышибу – вместе с мозгами!
Он заторопился к месту драки, и трое кормчих шли за ним, словно матерые волки за вожаком стаи. Конан шагал последним. Хоть он и приходился теперь братом Эйриму, но все-таки был чужаком и понимал, что не его дело вмешиваться в распри Эйримовых воинов. Вот если они сцепились с людьми колдуна… Тогда бы он мог поработать – и кулаками, и ножом.
Эйрим свернул за угол, на миг остановился, будто в удивлении, потом побежал, топоча сапогами. Киммериец и трое седоусых мчались следом.