Конспираторы
Шрифт:
Город лежал во тьме. С 1 декабря ввели талоны на основные продукты питания. По утрам, под тусклыми фонарями у магазинов завивались огромные хвосты по пятьдесят-семьдесят человек, где глас народа звучал в полную силу. Голода еще не было, все твердили, что будет еще хуже, и он не за горами. Впереди полный хаос, распад страны, голод, диктатура, множились слухи о грядущих погромах. Костерили всех – любую власть, мафию, демократов, коммунистов, кооператоров, патриотов, евреев, «эту проклятую страну», вспыхивали потасовки, которые некому было разнять. Бежали все, кто обладал такими возможностями, но их было немного. Впрочем, по сегодняшним данным, в тот год из России уехало почти полмиллиона. Это
У нас было два больших баула: в одном – вещи, подарки, (водка, русская селедка, черный хлеб), в другом – документы, письма и послания, которые нужно было передать в «Центр» 1 . Людей было немного, и мы надеялись, что пройдем все пограничные процедуры быстро. Главное было упрятано надежно.
Сумки побежали по ленте, таможенники лениво смотрели в монитор… В этот момент откуда-то из-за дальней колонны появились два человека в штатском и направились в нашу сторону.
1
«Центром» именуется антикоммунистическая эмигрантская организация, созданная в 1930 году молодыми эмигрантами. Она несколько раз меняла свое название. После войны ее штаб-квартира находилась во Франкфурте-на-Майне. При ней было создано издательство «Посев», одноименный тонкий журнал и ежеквартальный журнал «Грани». Существует в малочисленном виде и по сей день.
– Это за нами, – сказала Маргарита. И она оказалась права.
Один был полный, кругломордый, внушительный и при этом странным образом растерянный. Другой, повыше, худой, с лицом, похожим на ворону. Я его уже видел – и не раз.
– Мы хотели бы досмотреть ваш багаж, – сказал похожий на ворону и предъявил удостоверение.
– Пожалуйста.
Они стали рыться в баулах; первый с подарками их не заинтересовал.
– А вот этот мы возьмем на досмотр.
Тут же, словно из-под земли, появился третий, запыхавшийся, – лицо мягкое, почти добродушное. Я его не запомнил. Вместе с «вороной» они взяли баул и исчезли где-то за колоннами в одной из дверей аэропорта.
Мы стали ждать.
И тут началось нечто странное. Прошло десять минут, двадцать, полчаса… мы отошли в сторону и нервно закурили. Сорок минут… Стало жарко, по лицу потек пот.
«Регистрация на рейс номер … Ленинград – Париж заканчивается», – произнес голос из репродуктора.
– Мы опаздываем на самолет, нельзя ли побыстрее?! возмущенно сказал я.
– Ничего, самолет подождет, – со спокойной уверенностью ответил круглолицый в штатском.
В последние годы я часто сталкивался с подобной публикой: у нас были долгие беседы, обыски, даже взламывание дверей в квартире, но международные рейсы из-за нас еще не задерживали. Это было существенное повышение в чине – как если бы из аспиранта я сразу превратился в профессора или из капитана – в полковника, но радоваться было нечему. А вдруг не улетим?.. Видимо, увидев состояние растерянности на наших лицах, один из них спокойно добавил: «Не беспокойтесь, все будет хорошо». Они вели себя крайне вежливо – другие времена.
Нас это не успокоило.
Наконец, почти через час, из-за колонны возникла фигура «вороны» с нашим баулом, молния была застегнута, все выглядело вполне
– Пожалуйста, получите свой багаж в целости и сохранности… Вот эти два письма мы изымаем.
– На каком основании?! Сделайте копии и верните оригиналы! – мое возмущение было откровенно фальшивым. Я видел, что они взяли – эти письма были не очень важными, мы отделались малыми жертвами.
Эта фраза повергла ответственных сотрудников в явное замешательство.
– Ну, так в чем дело? – повторил я.
Неловкая пауза.
– Понимаете, у нас «ксерокс» сломался, – извиняющемся голосом сказал человек, похожий на «ворону», и вежливо добавил, – пожалуйста, проходите к автобусу.
Ну и времена! Такие серьезные люди – и даже у них в самый ответственный момент ломается ксерокс. Куда катится страна?!
Но главное – бумажку с кодом они не нашли. Как и с шифром. Нам повезло. Они были спрятаны у меня в ботинке и трусах. Обувь и нижнее белье не проверяли.
Впрочем, месяца четыре назад наш незабвенный парижский полуклошар, пятидесятилетний Серж Бланше (седая бородка клинышком и усы) уезжал от нас на родину через Хельсинки. Он был как бы «орлом», но доверить ему было ничего нельзя. Наташа попросила его взять с собой только сувенир – роскошный русский расписной самовар. На финской границе его обыскали до ниточки: думали, что он – курьер, самовар развинтили по винтикам, заставили раздеться, он снял все, остался в одних брюках. И тут ему сказали:
– Штаны сымайте.
– Не могу, – он хорошо говорил по-русски.
– Почему?
– А у меня трусов нет!
Клошары в Париже часто не носят трусов. Это буржуазное излишество. Они этого не знали. Кстати, Серж уезжал в сентябре, я отвозил его на своей «двойке», значит, они вели нас от нашего дома на Мойке до Финбана и до вагона, чтобы сообщить на границу о подозрительном французе, но мы ничего не заметили. Было не до этого: Серж уезжал счастливым, он влюбился в Дину и надеялся на продолжение отношений. Я сказал ему:
– Ты чаще чисти зубы, у тебя пахнет изо рта.
На что он гордо ответил как настоящий парижанин:
– Это афродизьяк, шеншинам это нравится.
Не помню, чем все это закончилось, но с тех пор Серж Бланше обходил дом Blomet 125-bis за версту. Весь этот опыт пересечения границы был слишком страшен. Нельзя же так пугать невинного француза!
Уже в самолете я подумал – почему нас так дотошно не обыскивали? Вероятно, боялись скандала. После взлома нашей квартиры и высылки Бориса с Наташей скандал в еще полусвободной прессе был большой. К тому же звонили из «Свободы» и Би-Би-Си, с «Голоса Америки». К нам приехали телевизионщики с пятого канала. Они не хотели скандала: им нужно было просто отчитаться перед начальством – мы работаем! Это было потрясающее время – органы почти ничего не значили.
Они растерялись впервые за семьдесят лет. Продолжали что-то делать по инерции, но все изменилось. Начальство не знало как себя вести. Пресса вопила об их преступлениях, храбрецы, недавно выбросившие партбилеты, громогласно проклинали их с трибун!
Меня пригласили на беседу, очень вежливо, чтобы покаяться после высылки Бориса и Наташи, и за взлом двери топором в нашей квартире… Я нагло положил в карман диктофон и отправился в Большой дом на Каляева, где меня встретили как ангела, прямо у вертушки, и отвели на второй этаж в первую комнату направо… Их было двое или трое, уже не помню.