Конспирология
Шрифт:
Однако хрущевские наступательные маневры встречают слаженное оккультное противодействие евразийцев: Конев, Соколовский, Тимошенко, Гречко пытаются сбросить Хрущева любой ценой. Каждый лишний день пребывания этого «атлантиста» у власти наносит невосполнимый идеологический, стратегический и политический ущерб как СССР, так и, в целом, интересам континентальных держав.
Заметим также любопытную деталь: именно в период Хрущева доминация "тоталитарно-гегельянской" линии в советской «ритуально» марксистской философии (предполагающей примат сверхиндивидуальных, «объективных» факторов над индивидуальными и субъективными) сменяется на доминацию "субъективно-кантианской"
44
Гегельянская традиция в марксизме соответствует содержательному традиционализму коммунистической идеологии, переход к кантианству — по сути ревизионизм — есть фактически отступление от антибуржуазной, антилиберальной и антиатлантистской линии.
С этого же времени начинается стремительная деградация гражданского образования, появляется новая плеяда «хрущевских» академиков и ученых, представляющих собой сброд неквалифицированных и заносчивых дилетантов. (Вспомним, к примеру, о типичном «хрущевце» А.Н. Яковлеве, признавшимся, что он критиковал Маркузе, даже не удосужившись его прочитать. Сталинские ученые, продолжавшие, хотя и в своеобразной форме, дореволюционные академические традиции, как правило, отличались знанием тех авторов, которые они искренне или не очень искренне критиковали).
С Хрущева начинается постепенное распространение в обществе «атлантически» ориентированной, беспочвенной, «космополитической» интеллигенции, которая незримо пестуется КГБ даже в ее наиболее радикальных и диссидентских вариантах. Темы Запада, США начинают распространяться в СССР в качестве «запретного», но «притягательного» идеала именно с начала 60-х.
Долгий путь к 1977-му
Смещение Хрущева было, безусловно, делом рук Ордена Евразии.
Показательно, что через восемь дней после его ухода с поста Генсека терпит крушение самолет, на борту которого находились два ключевых агента «атлантического» лобби — маршал Бирюзов и генерал Миронов.
После хрущевского нокаута евразийцы начинают постепенно восстанавливать свои позиции. Леонид Брежнев — фигура, поддержанная евразийцами.
Показательно, что литератор Смирнов в 1965 году писал: "9 мая 1965 года на параде победы в Москве перед колоннами ветеранов должен пройти, празднуя двадцатилетие Победы, сам маршал Жуков, украшенный боевыми орденами".
После семилетней хрущевской опалы Жуков был вновь реабилитирован. Это была настоящая победа ГРУ.
Но триумф Ордена Евразии при Брежневе оказался далеко не полным. «Атлантисты» из КГБ не собирались сдаваться. Континентальные проекты постоянно стопорились. В середине 60-х даже сложилась парадоксальная ситуация, когда перспективы континентального блока обсуждались, минуя СССР.
В этом отношении интересно привести данные о переговорах Артура Аксманна — бывшего главы организации «Гитлерюгенд» и участника евразийского лобби внутри СС — с Чжоу Эн Лаем в отношении создания единого континентального блока Пекин-Берлин-Париж, минуя СССР.
Генерал Де Голль всецело приветствовал такой проект. К нему присоединился в дальнейшем и Бухарест.
Артур Аксманн рассказал в Мадриде Жану Парвулеско о следующем эпизоде его полета в Пекин. В тот же самый самолет села группа советских военных, которые постарались убедить Аксманна
Офицеры ГРУ также сообщили Аксманну об интригах атлантического лобби в СССР, которое ставит непреодолимые препятствия геополитическим проектам, нацеленным на благо континента, а значит, и всех континентальных держав, крупнейшей из которых является СССР. Атлантисты из КГБ, используя свою традиционную тактику, вынудили Армию мириться с Ивашутиным (старым чекистом и в высшей степени непопулярной фигурой) во главе ГРУ в течение 23 лет.
Но тем не менее, начиная с 1973 года Брежнев стал продвигать военных все ближе и ближе к руководству страной. В 1973-м году маршал Гречко стал членом Политбюро. Сменивший его Устинов также входил в этот орган, хотя надо заметить, что руководители КГБ — Андропов, а позднее и его преемник Чебриков — были членами Политбюро с 1967-го.
Но пиком торжества Армии и ГРУ был 1977 год, когда новая брежневская конституция учредила "Совет Безопасности", ставший самостоятельной и формально независимой юридической и политической силой. Это была победа Армии над КГБ. Это была победа Евразии. Осторожный и неторопливый Брежнев осуществил обещанное им евразийскому лобби изменение закулисного порядка внутрисоветской структуры власти. Армия имела теперь свое полноценное представительство на самом верху.
Брежневская стратегия была в целом континентально ориентированной. Вместе с тем основной сферой стратегических интересов стал все же космос и космическое оружие. Параллельно разработке проектов космической войны, геополитики эпохи Брежнева разрабатывали и соответствующие идеологические и политические модели, учитывающие новую стратегическую и военную терминологию и типологию космической эры.
Упомянем в этом контексте идеи писателя А. Проханова, связанного с определенными геополитическими группами Генштаба со времен маршала Огаркова и лично знавшего крупнейшего евразийского стратега адмирала Горшкова.
А. Проханов уверяет, что советско-евразийские военные стратеги конца 70-х — первой половины 80-х всерьез разрабатывали проекты новой континентально-космической цивилизации, основанной на сочетании духовных, почвенных и метафизических традиций Евразии с ультра-современной техникой, космической стилистикой и с глобальной системой "новых коммуникаций". Это должно было бы стать евразийским ответом на американские модели "звездных войн", представляющих будущую космическую эру как торжество англосаксонской идеи не только на планете, но и во Вселенной.
Американской Вселенной, американскому Космосу "почвенно-футуристские" идеологи Генштаба готовились противопоставить Русскую Вселенную, Евразийскую Вселенную, образ Великой Евразии, спроецированный на бескрайние регионы звезд и планет.
"Соседи" же с Лубянки выбрали Космос, устроенный по образу «островных» торгово-колониальных цивилизаций крайнего Запада. Американская модель их вполне удовлетворяла.
Так в новейших технологических обличьях мы снова сталкиваемся с древнейшими темами, с голосом многотысячелетней истории, с зовом наших далеких предков, всегда решавших сущностно единую проблему: "Надо ли разрушать Карфаген?", в каких бы обличьях эта проблема ни была представлена.